Дана Реинхардт - Скажи нам правду

Хуана пристально взглянула на меня. Наверняка она видела, что нормального во мне мало и меня беспокоят не только неприглядные пятна под мышками. Хуана относилась ко мне очень хорошо. Она начала работать у Броквэев примерно в то же время, когда в жизни Пенни появился я, и иногда мне представлялось, будто я ее любимый член семьи, хотя был посторонним человеком, проводившим в этом доме большую часть своего времени. Мы были привязаны друг к другу.

Я вошел в гостиную и увидел Бена, как обычно игравшего в видеоигры. Бен только этим и занимался – возможно, поэтому он был такой полный. Я решил, что сидеть с ним не так неловко, как болтаться возле Хуаны, когда она готовит ужин.

– Пенни нет, – сказал Бен.

– Знаю, – засмеялся я. – Я подожду, когда она вернется.

– У тебя пятна под мышками.

– Это я тоже знаю. Спасибо.

– Хочешь поиграть в FIFA 14?

– Как сказать. Если ты готов, чтобы тебе надрали задницу…

Мы немного поиграли, Бен разбил меня наголову, а потом я так разволновался, что уже не мог сидеть спокойно и вышел на задний двор поиграть в мяч с Ньюсенс. Этот пес всегда был настроен на общение и без промедления приносил мячик; отсутствие ноги ему не мешало. И вдруг в самый разгар игры он замер. Наклонил голову. Еще немного. А потом развернулся и помчался в дом. Мне стало ясно, что он услышал машину, подъезжавшую к гаражу.

Пенни вернулась!

Какое-то внутреннее чувство подсказало мне остаться и ждать снаружи, поэтому я сел на крыльцо. Сделал несколько медленных вдохов и выдохов.

Пенни вышла и села рядом со мной:

– Ривер?

Ей даже не надо было добавлять «Что ты тут делаешь?»: этот вопрос звучал в самой интонации, с которой девушка произнесла мое имя.

– Как твои глаза?

– Спасибо, нормально.

– Хорошо. Значит, будешь делать операцию? Наверное, я тебе не говорил, но ты мне очень нравишься в очках.

– Ты говорил, что я тебе нравлюсь в очках. Сотни раз.

– Правда? Хорошо.

– Думаю, тебе пора идти.

– Я принес тебе суп. И цветы.

– Ривер, пожалуйста. В доме мама. И Бен. Это неудобно.

– Я собираюсь все исправить, Пенни. Я стану лучше.

Девушка поднялась и вернулась в кухню. Я последовал за ней.

– Ривер, ты останешься на ужин? – спросила Хуана. – Я приготовила еще одну курицу. И картофель, как тебе нравится. Хрустящий.

– Нет, Хуана, – сказала Пенни. – Ривер не останется на ужин.

– Ладно. – Хуана повернулась к плите.

Я любил картофель Хуаны. Мне нравилось все, что она готовила.

Я указал на вазу на столе:

– Это цветы, о которых я говорил.

– Я вижу. Спасибо. Очень мило с твоей стороны, – сухо проговорила Пенни.

– Мы стояли и смотрели друг на друга. Слышно было только потрескивание картофеля, который жарился на плите.

– Ладно, тогда я пойду.

– Да, тебе пора.

– Пока, Хуана, – сказал я.

– Пока, Ривер. Ты скоро вернешься. – Хуана похлопала меня по плечу.

– Не беспокойся. Вернусь.

К концу недели об этом знала вся школа.

Пенни и Ривер расстались.

Большинство считали, что это я ее бросил, но те, кто действительно меня знал, понимали, что такого никогда бы не случилось.

У нас с Пенни был только один общий урок – испанский, что было muy, muy [3] Muy – очень (исп.). неловко. Во вторник я пришел первым и поставил новый стул на противоположном конце класса. Я видел Пенни только на этом уроке, пятьдесят минут, с 12:55 до 13:45 ежедневно.

В пятницу я начал ощущать всю тяжесть грядущих выходных без Пенни.

– Надо было купить тебе билет на Тиг Нотаро, – сказала Мэгги.

Мы сидели в кафе и ели одну порцию жареной картошки на двоих. Мэгги пришлось сражаться за свою долю, но она умела настоять на своем.

– Что за Тиг Нотаро? – удивился я.

Мэгги посмотрела на меня:

– Ривер! Я смотрела все ее выступления в «Ларго». Ты это знаешь.

– Правда?

– Да, потому что я тебе о них рассказывала.

– А… правильно. И на чем она играет?

– Она комик. Она играет на своем остроумии и необузданном юморе, как на чертовой скрипке. И еще у нее рак. Представь, она узнала об этом сразу после смерти своей матери, и как раз в это время ее бросила подружка.

– Она прямо крутая!

– Это точно. – Мэгги ухватила последнюю дольку. – Она потрясная. Я бы предложила тебе пойти, если бы знала, что к моменту ее выступления ты будешь один.

Я постарался не обращать внимания на ее подколки.

– Все равно у меня планы на субботу.

– У тебя? Правда? – Мэгги не скрывала своего удивления.

– Да, правда. – Я не мог сказать, что обязался принести закуски для группы поддержки, где пытаюсь справиться с ложной зависимостью от марихуаны, а потому ответил: – Иду на ужин с Леонардом. Мужское общение и все такое. Он меня просто вынудил.

– Славно. – Мэгги сделала вид, что надулась.

Леонард нравился всем, но Мэгги любила его особенно, потому что знала меня в промежутке между уходом моего отца и встречей моей мамы с Леонардом. Надо сказать, что эти годы для нашей семьи были далеко не лучшими. Мама пыталась совместить работу в некоммерческой организации, где занималась проблемами глобального доступа к воде, с воспитанием сына, которого нередко с любовью называла «сущее наказание». Пока я рос, большая часть моих дней проходила в доме Мэгги, где я пек печенье, пил чай и позволял Мэгги преображать меня, как ей вздумается, до возвращения моей мамы с работы. Часто мы ели ужины из микроволновки – у нас не было Хуаны.

– Может, увидимся после, – сказал я.

– Может быть, – улыбнулась Мэгги.

Все знают, что в Лос-Анджелесе не ходят пешком – об этом даже есть песня, – так что я, наверное, был похож на бродягу, когда ранним субботним вечером шел по бульвару Пико, согнувшись под весом сумок. Я набрал кексов брауни, овощных чипсов и попкорна, а когда подходил к кассе, вспомнил о Мейсоне и побежал за коробкой обезжиренных безе.

Я так и не сказал дома о разрыве с Пенни; больше всего я боялся поделиться этим с Натали. Она любила Пенни, потому что Пенни носила платья и красила ресницы, завязывала волосы в пучок и носила в сумочке роликовый дезодорант, который давала попробовать Натали. Моя мама была типичным взрослым сорванцом с короткой стрижкой и носила только джинсы Levi’s и свитера, кроме тех случаев, когда встречалась за обедом с богачами, чтобы попросить денег, – тогда она наряжалась в черный брючный костюм.

Маме и Леонарду Пенни нравилась, но я беспокоился не о том, что они будут по ней скучать, а о том, что они начнут обращать излишнее внимание на меня. Сейчас я приходил и уходил, когда вздумается, не докладывая о своих передвижениях. Отчасти они доверяли мне потому, что у меня была такая надежная девушка. Ха!

Кристофер, с привычкой к Молли и в завидных кроссовках, стоял перед входом вместе с магазинщицей и брутальным Мейсоном.