Валерий Попов - За грибами в Лондон [сборник]

– Ну а как же надо подходить?

– Художественно! – ответил я.

Гага удовлетворенно кивнул – видно, это совпало и с его соображениями, но все же подколол:

– Не хочешь, значит? Ну-ну, смотри! А то тут недавно был один из ваших – так тот все нес по кочкам, грязью мазал. Жирно, слоями! Зал – битком. Немало «капусты нарубил»! Купил джинсы, джип, джус… что-то там еще. Компьютер, машинку, стиральную машину… Самолет с его покупками еле взлетел!

– Но ведь страшно же на таком самолете! Это я образно говорю.

– Ну, ну… говори! Ладно, как ты работаешь, это я своим балбесам более-менее объяснил. А вот как ты живешь – будут вопросы. Писать как угодно можно – свобода творчества! А вот как жить хорошо – вот будет к тебе вопрос. – Он откинулся. – Что плохо у вас живут – это все понимают, а вот что хорошо – это не понимают.

– Попробую объяснить. Ну все… А теперь – в пивную! – вскричал я.

– В пивную? Нет! В пивной ресторан! – воскликнул Гага.

Мы мгновенно промчались через лестнички, коридорчики, выскочили на волю.

– На машине? – Я рванулся к гаражу.

– Нет уж! На автобусе, представь себе!

– Нашел чем испугать!

Мы пошли на остановку – белоснежный навес.

– Ну… скоро? – нетерпеливо сказал я.

Но не успел Гага ответить, как подкатил шикарный автобус, открыл дверцы.

– Постой! – Я схватил вдруг Гагу за шиворот. – Не поедем на этом!

Автобус вежливо некоторое время ждал, потом сложил свои аккуратные дверцы и уехал.

– Ты что, с ума сошел от перенапряжения?! – вырвавшись наконец от меня, яростно зашипел Гага. – Чем тебе автобус-то не понравился?!

– Да понимаешь… – я замялся. – Как-то в нем хорошеньких было мало… Раз уж я с такими трудностями приехал к тебе, то хочется, чтобы в автобусе были хорошенькие.

– Идиот! – Гага затряс своими ладошками перед личиком. – Хорошеньких ему подавай! Да кто ты такой? Да у нас министры не требуют такого! Избалован ты просто… непонятно чем! – Он возмущенно умолк.

– Да, согласен… я избалован… но исключительно самим собой, – миролюбиво согласился я.

– Ну вот, – тоже остывая, проговорил Гага, подходя к расписанию, – теперь из-за твоего идиотизма торчи здесь… Следующий черт знает когда – через сорок минут!

– Ничего, может, еще раньше придет! – бодро сказал я.

– Не придет, понимаешь, не придет! Здесь страна систематическая, если написано – через сорок… – сварливо заскрипел он, – значит, сорок!

Из-за поворота появился автобус… Гага задохнулся от ярости!

Вот этот автобус был подходящий – хорошеньких полно!

– Ну вот видишь! – миролюбиво сказал я. – Все как я хотел!

– Стоило этому идиоту приехать, – хрипел он, поднимаясь в салон, – как моментально поломалось все, даже расписание! Знаешь, ты кто? Гений идиотизма!

– А ты – Хорь и Калиныч в одном лице! – Я больше опирался на русскую классику.

– Ну все… выходи! – он пихнул меня. – Или тебя выкинуть?

– Драться, к сожалению, не могу – слишком шикарно одет.

– Выходи, говорят тебе! – Гага выпихнул меня из автобуса.

– Жалко. – Я поглядел вслед автобусу. – Там одна отчаянно клеилась! – Я вздохнул.

– Уверен, она на тебя с испугом смотрела! – проговорил он.

– Думаешь, как в известном романсе: «Ты с ужасом глядела на меня»?

– Нет такого романса, – сказал Гага.

Мы свернули в какой-то сад.

– Куда это мы? – возмутился я. – Не туда!

– Туда-а, туда-а! – усмехаясь, произнес он.

И действительно, под раскидистыми пахучими липами я разглядел тяжелые, накрытые скатертями столы, могучие стулья. На них сидели люди, пили пиво и ели.

– Биргартен… Пивной сад! – доложил Гага.

– Понимаю! – воскликнул я.

После короткого разговора, который я частично уже понимал, официант принес много-много разноцветных сегментов сыра на деревянной доске, шершавые соленые палочки в бумажном стаканчике, потом – длинные сосиски, шипящие на сковороде. Наконец принесли и пиво.

– Ну! – Мы стукнулись тяжелыми кружками.

– Та-ак! – радостно проговорил он. – Завтра мои ребятушки… орлятушки мои… раскатают твой докладик… по бревнышку! – Он сладострастно хлебнул.

– Отлично! – воскликнул я.

Несли уже седьмую, восьмую закусь!

Потом я уже сидел расслабленно, привольно облокотившись на удобную – как раз под мышку – ограду сада.

– Вот ты говоришь, – лениво, уже не зная, к чему придраться, заговорил я, – …вот ты говоришь… демократия, Европарламент… А вон стоит прямо посреди улицы полицейский – не скрою, правда, первый, которого вижу за все время, но стоит посреди улицы – и останавливает некоторые машины – правда, редко. И документы в них проверяет! Это как?!

– Граница, старик, – кинув туда спокойный взгляд, равнодушно сказал Гага и тут же пожалел о сказанном.

– Граница?! – Я вскочил, перегнулся, как мог, через ограду и стал вглядываться туда. – С кем?! – Я повернулся к Гаге.

– Ну со Швейцарией… – неохотно ответил он. – Я ж говорил тебе, тут вся Европа сошлась…

– Со Швейцарией?! – Я еще больше перевесился через забор. Улица уходила за границу абсолютно спокойно. – А можно туда?

Да, было такое время, когда для разных стран в Европе были разные визы… А в Швейцарию, кстати, и сейчас.

– Сразу видно, человек оттуда! – заворчал Гага. – Сколько границ уже пересек – и все ему мало, подавай еще одну!

– А нельзя?! – Я встрепенулся.

– Сложно, – подумав, проворчал он.

– А помнишь, как ты ко мне, когда я в Венгрии был, из Австрии прорвался?!

– Ну я тогда молодой… к тому же пьяный был.

– А сейчас? Слабо?!

– Ну все… ты мне надоел! – Он со стуком поставил кружку, подозвал официанта, заплатил.

– Все, что ли? – проговорил я разочарованно.

– Как ты хотел.

– Как – я хотел?

Он не отвечал. Мы быстро сели в автобус – тут уж я не ерепенился, – проехали несколько остановок, потом вдруг сели в вагончик, оказавшийся фуникулером, – он поволок нас над обрывами, пропастями.

– Куда же так высоко?!

– Альпы, старик, – отрывисто сообщил он.

– Ясно.

Мы вышли на обдуваемой ветром площадке, окруженной со всех сторон пространством. Чуть в стороне стояла деревянная кабинка с двумя как бы подвешенными жесткими сиденьицами и широко раскинутыми крыльями.

– Планер, что ли? – дрогнувшим голосом спросил я.

Гага зловеще кивнул. Мы подошли, сели рядом в креслица… Ух! Старушка-билетерша получила денежки, как-то по-славянски перекрестила нас… и отцепила. Грохот, сотрясение, резкий ветер, потом – глухой удар, словно обрывающий жизнь, и небытие: тишина, неподвижность. Я открыл наконец глаза: под моим крылом паром внизу, на глади озера, был как игрушечный. Гага, растрепанный и словно надутый воздухом, рядом что-то пел.

– Высота? – деловито осведомился я.