Валерий Попов - За грибами в Лондон [сборник]

Район, где я вышел, показался обшарпанным – зато я нашел художественный магазин и был ошеломлен: все любимые мои художники едва ли не в подлинниках… во всяком случае, в натуральную величину! Боттичелли! Руссо!.. Еще какой-то художник, которого я до этого видел только во сне. Потом я гулял в Челси; по улицам летали желтые листья. Пестрые китайские, индийские кварталы. Потом я попал на какой-то рынок: на низком, сыром пустыре стояли навесы, люди, похожие на цыган, продавали всякую всячину. За рынком возвышался огромный собор, и возле него молодые ребята с красными от холода носами играли на гитарах, пели и раздавали всем листки с распятием. Пока я шел обратно через мост, голова моя окончательно озябла. На Трафальгар-сквер я увидел выворачивающий с Чаринг-кросс наш вчерашний автобус с зеркальными стеклами. Кепочка! Кепа моя! Я бросился наперерез, но автобус поехал по Пэлл-Мэлл и исчез.

Ну ничего! Я вспомнил, что рядом с нашим отелем есть магазинчик, где продаются кепки, рубашки… С хозяином его мы были почти что знакомы. Еще в день приезда я увидел его – он горестно сидел на ступеньках своего заведения, разложив вокруг себя свой товар.

Тогда же я мерил у него приглянувшуюся мне замшевую кепку.

– Фри паундз… три фунта! – сказал я тогда, показывая три пальца.

Он молча сорвал кепочку с моей головы, и выражение его лица ясно говорило: много шляется тут разных приезжих типов, желающих за три фунта иметь кепочку, которая самому ему влетела в четыре! Теперь, когда голова моя зябла, я вспомнил про него. Мне почему-то казалось, что теперь он уступит мне кепочку за три фунта, единственное, что огорчало меня, – что и трех фунтов у меня уже не было… Правда, ставят во всех магазинах – 9,99, потом – 2,99… Заманивают! Но нас не заманишь!.. Денег нет.

Как только я вошел в его лавку, он радостно вскочил.

– Плиз, плиз! – Он показывал рукой внутрь своего магазина.

И тут же натянул мне на голову полюбившуюся мне кепку и, трогательно, но горделиво улыбаясь, произнес:

– Фри паундз!

– …Ноу, – сказал я, протягивая на ладони мелочь.

Лицо его гневно исказилось, он опять сорвал с моей головы кепочку, бросил на полку. Ссутулившись, я удалился. Через час он отдавал ее мне за два пятьдесят, но беда в том, что и двух пятидесяти у меня уже не было: огорчившись, я дернул пивка и теперь мог разве что подать нищему.

В конце концов он готов был уступить мне кепочку за любую сумму, но у меня и любой суммы не оказалось в наличии. Купив дочери на последние пенсы чуингвам, я шел мимо его лавки. Уронив голову, он, как обычно, сидел на ступеньках. Увидев меня, он поднял голову.

– Сколько денег-то у тебя, морда? – с отчаянием проговорил он (за время нашей борьбы он выучился прекрасно разговаривать по-русски).

Я раскрыл перед ним кулачок. Он посмотрел на ладонь.

– …Hoy! – тяжко вздохнув, он покачал головой.

В номере я опускал в сумку чуингвам, и вдруг рука моя наткнулась на холодное горло бутылки. Бутылка эта была куплена в гастрономе возле моего дома и предназначалась специально для контактов. Я вспомнил о продавце кепок и понял, что более близкого человека среди англичан у меня нет. Я положил в карман пиджака поллитру и направился к нему.

Он бросил на меня взгляд, означавший: «Сколько ж ты еще будешь меня мучить?»

Я брякнул о прилавок бутылкой.

– О-о-о! – радостно закричал он, отбросив свою амбарную книгу, в которую до этого был углублен, сбегал в заднее помещение, принес стаканчики, запер магазин (тем более никто к нему особенно не ломился). Мы сидели в его заштатном магазине прямо на товаре и, разгорячившись, расчувствовавшись, говорили – давно я уже не разговаривал ни с кем так откровенно.

– А ты думаешь, у меня… – говорил я.

– А у меня, ты думаешь… – говорил он.

– Ты думаешь, мне легко?

– А мне?..

Давно я никому не жаловался, и вдруг – нашел собеседника, и где! Был самый подходящий момент – подарить кепочку, но гигантским напряжением воли он сдержался.

Вечером нашу группу пригласили в рабочий клуб. Представитель этого клуба, сухонький мистер Джонс, появился у нас за ужином. Его сразу же посадили во главе стола, окружили самыми интересными, как нам казалось, нашими людьми. Мистер Джонс лучился счастьем оттого, что он находится в центре внимания, на острие контакта двух стран, старался держаться молодцом, расправлял плечи.

– …Мистер Джонс… женат уже четвертый раз… Передайте дальше… четвертый раз.

Мистер Джонс ревниво смотрел, как сенсация эта распространяется среди нас, победно улыбался.

– Мы сейчас поедем в рабочий клуб! – перевели слова мистера Джонса.

– С нами поедет мистер Джонс? – спросил Маркелов.

– У мистера Джонса своя машина!

Машина эта была действительно припаркована у отеля (чем-то напоминала она мне старый ботинок).

В клубе было тесно, уютно. В одном конце зала была сцена, в другом – стойка. Я оказался за крайним столиком, со мной сидели двое англичан. Первый – стеснительный, мучительно краснеющий паренек, видимо, и со своими соотечественниками общающийся туго, – пришел сюда, наверно, в надежде, что с русскими развяжет этот узел, заговорит о главном, свободно и легко.

Второй англичанин настолько походил на моего соседа по лестнице Колю, что я слегка ошалел. На сцене появились двое рабочих – один плотный, с бородой, другой рыжий, в крупных веснушках, – и, играя на аккордеоне и гитаре, начали петь. Зал подхватил дружно – спелись давно! Потом нам несли пиво, мы повытаскивали наши «стеклянные сувениры» – не зря волокли этот груз! И мы тоже размягчились, развеселились, распелись… Стоило ехать! В первом часу ночи, растроганные, разгоряченные, вперемежку с хозяевами мы выходили на улицу. Мистер Джонс, пошатываясь, пытался залезть в свою машину, друзья его вытаскивали, мистер Джонс шутливо отбивался. Один из его друзей, дурачась, свистел, изображая полицейского.

Утро настало хмурое, наконец-то «типично лондонское». Зевая, все молча рассаживались в автобусе. Молча и хмуро бродили мы по холодному, неуютному Вестминстерскому аббатству. Покрытые белым полированным мрамором могилы знаменитых людей радовали не больше, чем любые другие могилы. Кроме того, наша переводчица Лида, которая в клубе особенно мне приглянулась, не расставалась с долговязым Славиком из Читы… Не понравилось мне это аббатство!

Потом мы переезжали на автобусе мост – сзади поднимался знаменитый парламент с трепещущим на ветру английским флагом, внизу простиралась серая, широкая, раздуваемая ветром Темза.

После обеда я отправился погулять по городу. Я понимал, что это уже на прощанье. Было грустно, одиноко, и, как ни странно, хотелось немножко поработать. Я вышел на пеструю площадь Пиккадилли. Посреди нее возвышался маленький бронзовый Эрот, но колоний хиппи возле него не оказалось, и вообще ни одного хиппи за все время мне не встретилось.