Валерий Попов - За грибами в Лондон [сборник]

– Ну и что?

Я попытался рассказать об этом радостно: как, хлебнув Ладоги, мухи переполошились и улетели в форме лося, прихватив, кстати, вполне реальную ногу… Последнее средство передвижения, на котором мы могли бы спастись… Истратив бодрость, и я приуныл.

– Ну-ну… давай! – грустно усмехнулся Никита. Мол, давай, плети свое, у тебя хотя бы это есть!

Обрушилась тьма. И тишина. Бесполезность любого разговора, да и любого действия тут были как-то особенно очевидны. Невозможно вычерпать наперстком всю тьму Вселенной, которая тут навалилась на нас. Даже звезды она поглотила: ни огонька. Тут даже бессмысленно разговаривать: жалкий лепет. Но и во всем этом что-то было. Величие тьмы. Я хотел было поделиться с Никитой этой мыслью, но промолчал… Не стоит разрушать это величие мелким трепыханием! Мы стояли на корме молча и неподвижно. Даже течение, которое должно бы нести нас назад – от Онежского озера обратно к Ладожскому, отсутствовало тут. Мы стояли в полной темноте, тишине и неподвижности. Абсолют.

– Смотри! – вдруг прохрипел Никита. Лицо его смутно белело передо мной. Мне показалось, что оно осветилось. Я обернулся. Застыл.

Холм на горизонте, чернеющий во тьме (при желании его можно было принять за неподвижную тучу), вдруг вспыхнул тысячью огней!

Что это? То самое «село», в которое так стремился Никита? Но это, судя по огням, целый город! Обалдев, Никита счастливыми глазами глядел на меня. Значит, и мое иногда сбывается? – говорил его взгляд.

– Да… – после долгой паузы произнес я.

Говорил Никита, что надо плыть дальше… и был прав. Но мы-то не плывем, а стоим. Более того, наверняка нас тихо, незаметно, но все же сносит течением назад. Значит, мы не приближаемся к этой… фата-моргане, а удаляемся!.. Нет! Приближаемся! Сперва я убеждал себя, что это мерещится. Как? Двигатель-то не работает. Но – неоспоримый уже факт: приближаемся! Как?

Никита глядел на меня потрясенный, счастливый… И он может творить чудеса, делать самые дикие мечты явью! Огни приближались, становились все выше и ярче! Это не село! Дом! Огромный! В двенадцать сияющих этажей. Откуда он здесь, в этой дикой местности, где и берегов-то нет? И вот он навис уже рядом, озарил нас. С отчаянием мы с Никитой переглянулись. Увы! Это не город! Рейсовый теплоход! К тому же на нашей убогой лодчонке нам надо бешено отгребать в сторону, пока эта фата-моргана не расплющила нас! Когда это ложное зарево растаяло вдали, тьма показалась особенно темной и бесконечной. Все! Больше ждать нечего. Мы с Никитой спустились и молча улеглись в наш саркофаг.

Сон плотно прилегал к той яви, которая окружила нас тьмой… в которую мы зачем-то так усиленно забирались… Наверное, не ощутив тьмы, не оценишь и света. Но где свет? Мало его на земле. Кругом ночь, долгая, беспросветная, глухая! И вот сон.

…Мы с Никитой сидим в какой-то абсолютно темной комнате и молчим. Если абсолютная тьма и тишина, то откуда я знаю, что в комнате мы с Никитой? Но так бывает во сне. Мы тяжело, долго молчим, потом Никита глухо произносит: «Ну что ты ко мне все цепляешься? Ты ведь знаешь, что меня давно нет?»

В каком это мы году? Упираясь во что-то ладонями, я пытаюсь вылезти – и просыпаюсь. Но «просыпаюсь» в другой сон. Счастливый… Это, надо понимать, рай. Какой-то город с мраморными мостовыми… Или такой дворец? Гладкий, с узорами пол покрыт по щиколотку прозрачной водой, просвеченной солнцем. И мы с Никитой, босые, голые, идем по этому городу, временами оскальзываясь в воде, на камне – смеясь, хватаемся за руки, поддерживаем друг друга. И идем дальше. По краям, чуть приподнятым над водой, – колонны, высокие арки, за ними – новые залы с тонкой светлой водой. Это, надо понимать, уже сон к рассвету. Сон рассеивается, тает… но он все еще есть. Еще подержать, не отпускать это счастье!

Все! Открыл очи – до бесконечности выжимать этот счастливый сон невозможно. В катере уже можно что-то видеть… Но Никиты на лежанке нет! Я резко сажусь, стукаюсь о переборку. И – снова тишина. Неужели сбылось страшное? И тут сверху доносится сладостный звук! Можно подробно и четко видеть глазами, но и ушами тоже, но это лишь тогда, когда хорошо знаешь объект. И тут – по короткому энергичному бряканью я сразу представил все – и задрожал от радости, все мгновенно увидев. Никита уютно, по-турецки сидит на корме, скрестив босые грязные ноги, и вяжет к спиннингу нашу любимую, радужного отлива, блесну, иногда тихо брякая ею по палубе. Жизнь продолжается? Я вылез на палубу. Бр-р-р! Суровое пространство вокруг словно слегка припудрилось, посветлело. Никита, подняв башку, грустно и как-то отчаянно улыбнулся мне. Слайд лета. Ложная заря? В этом пространстве верить ничему нельзя.

Потом Никитушка встал на свои изящные, миниатюрные ножки и с легким вздохом закинул блесну. Жива еще надежда!.. чуть-чуть жива.

Стал выматывать – леска резала темную, мертвую воду – и вдруг встала. Тормоз на катушке спиннинга затрещал резко в глухой тишине.

Мы переглянулись.

– А-а! Топляк! – на всякий случай мрачно произнес Никитон, продолжая, однако, наматывать.

Топляк? Полусгнившее, полузатонувшее бревно, которых тут множество? Похоже на то. «Добыча» шла туго, но мертво, ни разу не трепыхнувшись.

– …Дохляк, – бормотал он, не спуская, однако, глаз с конца лесы, напряженно режущей воду.

– Подсачник! – вдруг дико заорал он, глянув на меня. Да, на бревно не похоже, хотя размерами… – Подсачник! – прохрипел он.

С грохотом я свалился в трюм, стараясь забыть о боли в ушибленном колене, отмотал сетку подсачника от разного хлама в трюме, вылетел наверх. Да-а-а. Вдвоем с Никитушкой мы с трудом подняли на палубу нечто. Действительно: полущука, полутопляк. Черная, с зеленой накипью плесени. Сколько лет, а может, столетий, она нас тут дожидалась? Одна голова ее с трудом помещалась в подсачник. Было четкое ощущение, что это не мы ее поймали, а она нас. «Щука с руку» – мечтали мы в детстве. Нет. Эта скорее с ногу! И что более всего поражало – полное ее безразличие к судьбе. С трудом вытащенная нами, она так и лежала, как бревно, мордой в сетке, не делая никаких попыток изменить обстоятельства, и только ощерившаяся черная пасть с белыми загнутыми зубками да глаза-буравчики позволяли надеяться на то, что она все же питает к нам некоторые чувства. Да. Щука сказочная. Но у такой язык не повернется просить об исполнении каких-то желаний. Одно лишь желание – расстаться. Но не вспылит ли она и не устроит тут бучу? Ась?.. Удивительно молчаливая щука. Особенно страшно представить уху из нее! Мы с Никитой молчали. Да, представить себе более красноречивое послание судьбы невозможно. Ясно все. Не стоит больше дергаться. Бери со щуки пример. Лечь, что ли, спать, вечным сном? Мы с Никитой переглянулись. Солнце привстало – и тут же бессильно упало. Сумеречная зона, где нам теперь жить… после жизни… Все!