Борис Григорьев - Рассекречено внешней разведкой

— Всех участников за этот научный подвиг надо наградить Нобелевской премией!

— Как, еще и премией? А вы знаете, сколько стоит такая лодка?

В серьезной тональности подобные разговоры вести было непросто.

То, что не все россияне являли собой образцы технической грамотности, оспаривать было бы так же нелепо, как и видеть в каждом из них полного недоумка. Меня это особенно раздражало, так как за спиной был элитарный технический вуз, Одесский институт инженеров морского флота, чьи выпускники имели и имеют на флоте самую высокую котировку. И когда Раш на самом полном серьезе стал объяснять мне конструкцию и принцип работы плоскогубцев, показывая, как их правильно держать, как перекусывать проволоку и как закручивать гайки, я, не удержавшись, поинтересовался:

— Вы и впрямь держите меня за полного идиота?

Глядя мне прямо в глаза, он ответил:

— Ага.

Убедиться в чем-либо ином у него не было, видимо, достаточных возможностей.

Через пару недель мы с ним ехали в Ньюкасл, где ремонтировалось в доке греческое судно, перевозившее русский лес из Архангельска в английские порты. Учитывая ледовые условия плавания, хитрый судовладелец предъявил нашей компании крупный счет за повреждения судна в этом рейсе. Счет был подтвержден голландским сюрвейером и подлежал оплате. Поэтому на судне нас встретили откровенно недоброжелательно. С чего бы это? Мы платим большие деньги, а с нами и поговорить нормально не хотят.

Я попросил показать все повреждения, зафиксированные в ремонтной ведомости. Но едва мы с судовым механиком спустились на палубу плавучего дока, как неподалеку с грохотом упала металлическая бочка. Имитируя страшный испуг, механик тут же убежал на судно и больше не появлялся. Но я остался не один, со мной был мистер Раш. Сейчас он был уже не просто водитель, а представитель нашей компании, которую пытаются обмануть не очень порядочные клиенты.

Проникнувшись высокой ответственностью, он с готовностью выполнял все мои распоряжения, не забыв для начала строго предупредить капитана, что если еще хоть одна железка свалится с судна, то это будет расценено не иначе как попытка террористического акта со всеми возможными последствиями.

Мы внимательно осмотрели судовое днище, сделали замеры повреждений, и, вооруженные неопровержимыми данными, поднялись к капитану. У него уже собрались механики, штурманы и боцман. Они сидели вокруг хорошо сервированного и уставленного разнообразными закусками стола. Пустовало лишь одно кресло.

— О, мистер Алекс, — прочитывая мою визитку, часто имя путали с фамилией, — мы все рады нашему личному знакомству. Нам известна высокая репутация вашей фирмы, и мы надеемся на сохранение нашего делового сотрудничества! Присаживайтесь к нам.

— Благодарю, господа, но для начала прошу еще одно место для моего помощника. Мы с ним выехали из Лондона рано утром и, как видите, только сейчас закончили основную работу.

Рашу было непросто найти себя в сложившейся обстановке, но он не дрогнул, не растерялся. И я, чувствуя его рядом, мог вести себя свободнее и увереннее.

До первого тоста, господа, давайте обменяемся некоторыми соображениями по вашим претензиям. Мне помнится, что именно с вашего судна в прошлом рейсе смыло палубный груз, и мы возмещали его стоимость покупателю.

— Да, точно, мы потеряли часть леса с палубы; был сильный шторм, — подтвердил капитан.

— А кто из штурманов был в это время на вахте и видел все это лично?

Капитан указал на одного из присутствующих.

— Не можете ли вы припомнить, сколько времени прошло от посадки вашего судна на камни до смытия груза?

— Ну, часов десять-двенадцать, — простодушно ответил штурман.

Капитан явно занервничал: этот кретин подтвердил посадку судна на камни.

— Господин капитан, нельзя ли взглянуть в судовой журнал, чтобы точнее представить это событие в его развитии?

— Это невозможно: тот журнал у нас затребовала сюрвейерская компания, и к нам он не возвратился.

— А что это за компания? Мы сами наведем справки.

— Не знаю, не помню. Да и зачем вам копаться в прошлом?

Видите ли, мы с помощником, — Раш немного надувается и приобретает горделивую осанку, — предполагаем, что вы ошибочно представили нам расчет причиненного судну ущерба. Ледовых повреждений у корпуса нет. Однако до сих пор сохранились повреждения, причиненные посадкой на мель, точнее, на камни. Но это случилось в прошлом рейсе, когда на риске нашей компании был только груз, а не само судно. Не сомневаюсь, что страховая компания, чей полис вы тогда предпочли, уже оплатила вам этот ущерб. А чтобы у вас не оставалось сомнений в моем утверждении относительно характера повреждений, я вам дам необходимые пояснения инженерным языком. Разверните генеральный план судна.

Предчувствие скандального поражения породило у капитана резкость и даже нахрапистость:

— Вы можете не уважать меня, греческого капитана, но игнорировать заключение авторитетной голландской фирмы, уважаемой всеми судовладельцами мира, вы не имеете права! Вы рискуете, Алекс!

— Хорошо, капитан. Мы немедленно возвращаемся в Лондон для консультаций с нашими коллегами в Ллойде. И если нам все-таки придется обратиться в морской арбитраж, то учтите, что таких ошибок, какие вы намереваетесь допустить, там не прощают. Страховой рынок вас отвергнет. А с голландскими сюрвейерами мы поговорим сами. — Вы что-нибудь хотите добавить, мистер Раш?

Обращение застало его врасплох. Он стоял с крепко сжатыми кулаками, всем своим видом являя полную готовность ринуться в драку со всеми противниками сразу.

— Нет-нет, только не это. Ведь мы с вами на суверенной территории чужого государства. Вам нужен международный скандал?

И только когда мы сели в машину, к Рашу вернулся дар речи, но его страстный монолог точному переводу не поддается. В той части, которую удалось расшифровать, он обрушивал самые страшные кары на головы незадачливых обманщиков.

Почувствовав, пережив личную сопричастность к конкретному делу, Раш каждое последующее утро начинал с выяснения его результатов, и искренне радовался сообщениям о том, что судовладелец срочно отозвал свой иск, а голландские сюрвейеры вернули на доработку не только эту дефектную ведомость, но и несколько других.

Но для меня не менее важным явилось принципиальное обновление отношений с Рашем — он стал более терпим, выдержан, уравновешен. Однако, как оказалось, лишь со мной.

Для многих других коллег он оставался вздорным, злопамятным и даже мстительным. Складывалось впечатление, что всю жизнь его преследовал комплекс маленького человечка с большими амбициями. Скромные физические данные, еще более скромное образование, упрощенное миропонимание не позволили в полной мере реализоваться его желаниям и устремлениям. И он вольно или невольно мстил каждому в отдельности и всем вместе. Своим и чужим. Будучи часто бит сам, он приобрел способность выявлять мягких, добросердечных и потому безответных людей, над которыми зло и грубо глумился.