Кэтрин Хайд - Заплати другому

– Такое впечатление, что у парня голова лучше твоей варит, пусть это и не самая трудная на свете возможность отличиться. Никаких обид. Послушай. И шестидесяти дней нет, как трезвой ходишь. Совсем не время ко всем насущным неприятностям еще и секс навешивать, но уж коли ты все равно собираешься это сделать, а я знаю, что собираешься, так, бога ради, не спеши торопиться.

– Наверное.

– Девочка моя, ты хоть слово слышала из того, что я сказала?

– Бонни, я сыта по горло и, елки-палки, устала спать одна. До чертиков устала. И знаю, что он – тоже. Так что ж тут ужасного? Я хочу сказать, что с ним?

– Ты меня спрашиваешь?

– Ну да. Затем и тащилась в такую даль. Я тебя спрашиваю.

– Тебе не приходит в голову, что это странно как-то? Спрашивать меня.

– Ты моя крестная.

– А потому я должна знать, о чем думает парень, которого я в глаза не видела.

– Ты хочешь сказать… его спросить?

Бонни издала громкий нечленораздельный звук и вскинула руки, будто признавая поражение.

– И она еще думает, что готова роман завести! Господи, помоги нам всем. – После этого пошла провожать Арлин до двери, потому как Арлин и без того к выходу направилась, с проводами или без. – Эй! Это тот парень, о каком ты мне рассказывала? Со шрамами?

– Ну да.

– А ты уверена, что он знает, чего ты хочешь от него?

– Ну, наверняка. Должен, я хочу сказать. С чего бы я к нему на свидания бегала, если бы его не хотела?

– Тебе лучше убедиться, что так оно и есть. Никому не говори, что я это сказала. Сначала следует год в трезвости продержаться.

– Ага, но ты ж знаешь, что я не выдержу.

Бонни закатила глаза и с силой захлопнула дверь.

Оттого, что приходилось зажимать его в угол возле собственной входной двери, Арлин чувствовала себя девчонкой, которую дома поджидают родители.

Рубен всякий раз оплачивал приходящую няню, в том-то и была загвоздка. Ну, не загвоздка, было очень мило, но и в этом было и затруднение, потому как, если Арлин после свидания приглашала его зайти, то няня у них сидела, а машины у нее не было, так что Рубену приходилось отвозить работницу домой.

Арлин так и не смогла до конца придумать, как обойти эту напасть. И, когда они подошли к двери (а он как джентльмен всегда провожал ее до двери), она прильнула к нему и обвила руками его шею.

– Сегодня для меня был по-настоящему славный вечер, – тихонько проговорила она ему в правое ухо. Чувствовалось, как напряглись мышцы на шее и плечах. Она ждала, что он ответит тем же. Или хоть что-то скажет, или обмякнет, или обнимет ее, но его руки висели по бокам, и он совсем ничего не сказал. – Ты отчего это так напряжен?

– Я кажусь напряженным?

– Я тебе на нервы действую? Хочешь, чтоб я перестала?

– У меня на этот счет смешанные чувства.

Как ни разочарована была Арлин, а все же решила, что смешанные чувства лучше, чем никаких чувств вообще, и, стало быть, есть откуда начать танцевать. Она сделала два шажка, придвигаясь поближе, но Рубен отступил и оказался прижатым спиной к двери. Деваться было некуда, и она поцеловала его. Так с кем хочешь можно целоваться: разницы не чувствовалось.

Поцелуй вышел ласковым. Почему, она сама не поняла: ведь в этом танце вела она, – прежде ей не доводилось ощущать ласковые поцелуи. И от этого всколыхнулись все нежные чувства, что копились внутри, словно бы воздух мягкими толчками устремился наружу, только трепета больше.

Правду сказать, она и не ожидала, что ей настолько понравится.

Она подалась назад, чтобы видеть его, считая, что пришло время так или иначе выяснить, так ли уж это непереносимо. Но Рубен немного повернул голову, и ей только и оставалось, что смотреть, в основном, на правую сторону лица, которая была и красива, и приятна, – она так всегда считала.

– Ты сегодня-то, наконец, останешься? – Задать такой вопрос было тяжко, потому как Арлин уже успела убедить себя, что и в эту ночь ей спать одной, пусть даже и понимала, что может ошибиться, и, если ошибается, то предпочитала пока этого не знать.

– Мне надо няню отвезти.

– Мог бы и обратно вернуться.

– Ведь Тревор же дома.

Пока все это говорилось, она по-прежнему льнула к нему, обняв руками за шею, вслушиваясь, не меняется ли его голос, и видя, как уходят мимо все возможности на ответный порыв.

– Этот ребенок спит мертвым сном. Его не разбудишь, даже если захочешь. Однажды, когда мы жили на Пасо-Роблз, соседний с нами дом сгорел дотла. Сирены посреди ночи, люди кричат. Мне пришлось выносить его на улицу, как пожарные носят, на плече, так он висел на мне и спал. Ты из-за Тревора не тревожься. Я слишком много болтаю, да? – Он улыбнулся, это подбодрило, и Арлин опять поцеловала. – Значит, ты вернешься. Так?

– Арлин, я не уверен…

Она приложила палец к его губам, еще не выяснив, в чем он не был уверен.

– Ты не устал спать один?

– Разумеется, устал.

– Разве ты не чувствуешь, что и я тоже?

Рубен выскользнул из ее рук и направился к лестнице, говоря:

– О, боже! Так ты об этом думала?

Значит, он все же чувствовал то же самое, но ему понадобилось подальше от нее отойти, чтобы в том признаться.

– Ты вроде святого, верно, так и имя-то свое получил. Святой Рубен! [19] Рубен – мирской вариант ветхозаветного имени Рувим. Святой праотец Рувим – старший сын Иакова и Лии (Бытие, 29:32).

– Нет. Ты даже представить себе не можешь, насколько я не святой. Побыла бы минуту в моей шкуре – поняла бы.

– Вот и возвращайся.

Она ухватила его за руку, боясь отпустить до того, как он ответит, и он сказал, что приедет.

Какая же я тупица! Это ж сразу было видно. Всего пять минут до дома няни, пять минут обратно, а я, дурочка этакая, целый час убила на то, чтобы сообразить, что он не приедет. Час был гнусным еще и потому, что слишком уж я жалела, что он не вернулся. Больше, чем я хотела бы или ожидала.

Лоретта сказала, что я до того привыкла к мужикам, лапавшим меня сверху донизу, поэтому, чем больше он не лапает, тем сильнее я этого хочу. Не знаю. Не сильна в психологии. Она говорит так, будто это болезнь какая, вроде я хочу только того, что мне не дается. Может, мне просто нравится, что он не держит меня за дешевку. Может, мне просто нравится для разнообразия побыть рядом с джентльменом.

Но потом, когда сидела дома, думала обо всем, что мне стало в нем нравиться, делалось все гаже и гаже, чем дольше он не приезжал. Кончилось тем, что я уселась у окна гостиной, высматривая, когда в конце улицы появится его машина. Всякий раз, заслышав звук мотора, чувствовала легкое подрагивание внутри и всякий раз, когда автомобиль проезжал мимо, чувствовала, как слезы наворачивались на глаза. Больших трудов стоило не дать им выхода.