Робин Фокс - Наша Рыбка

Я должен был поцеловать ее, я очень этого хотел, но почему-то упустил момент, и она выскользнула из моих рук и побрела к подъемникам, притихнув и поглядывая на меня из-за краешка капюшона.

Когда мы накатались и пошли все вместе ужинать в кафе, ей полностью завладел Воронцов. Она смеялась над его рассказами, но мне, конечно, казалось, что он сильно переигрывает. Его умение превращать всякий произносимый им бред в смешные шутки расположило ее к нему, и все, как я сразу понял, решили, что Петя приударил за Ясной. Это был мой полный провал.

Было шумно; два экрана, один из которых висел как раз недалеко от нашего стола, показывали новости.

– Тебе понравился сноуборд? – спросила Полина у Ярославны.

– Очень.

– Думаешь купить себе?

– Не уверена пока.

Я молча наблюдал за ними, поедая свою картошку фри, и думал лишь о том, почему не решился поцеловать Ярославну. Сейчас все могло бы быть по-другому. Воронцов – тварь – не наваливался бы на нее плечом, чуть ли не обнимая. Она сидела бы со мной. Ей не пришлось бы уворачиваться от его клюва, которым он при разговоре так и норовил ткнуть ее в щеку.

– Так, ну что? Кого куда мне развозить? – спросил наш водила Тимур спустя час. – А то уже поздно, пора нам выдвигаться. Петя, Ясна? Игорь, тебя домой?

– Нет, мне надо к Воронцову… забрать кое-что.

– Как ты потом поедешь?

– На метро, если успею. А может, попрошу отца, чтобы он меня забрал.

– Ясна, а тебя?

– Поехали к нам? – спросил Петя, повернувшись к ней.

Я видел, что она готова была сказать «нет», что она хотела сказать «нет» и начала говорить именно это слово, но он так посмотрел на нее, что она произнесла:

– Не… знаю, надо подумать.

Как он это делал? Понятия не имею. Но иногда было просто невозможно поступить вопреки его желанию, особенно когда он смотрел вот так. Гипноз? Вряд ли. Но он умел как-то подавлять чужую волю. Это все кудри и грустные глаза. Какая женщина устоит, блин!

В машине он снова спросил, поедет ли она к нему, на этот раз не употребив «к нам». Тут Ясна поглядела на меня вопросительно и абсолютно безоружно. Я опять почувствовал себя ответственным.

– Все будет хорошо, – шепнул я. – Я обещаю, что не стану…

Ты же не веришь мне, правда? Посмотри, как неумело я вру.

– Но когда я попаду домой? – перебила она.

– Можешь остаться ночевать, – поспешно ответил Петя.

– Нет. – Наконец у нее получилось это сказать.

– Будешь спать в другой комнате.

Ясна снова обернулась ко мне. Но что я теперь мог посоветовать? Я знал, что ей придется согласиться, ведь это Воронцов ее уговаривал. Мое состояние было похоже на таяние ледника. Я чувствовал, как тепло расползается по всему телу. Ничтожество-о-о. Это же Ясна! Ее надо отправить домой! Возьми себя в руки и скажи, что ей нужно ехать домой!

Она снова сидела на мне, только закинув одну коленку на Петю, и я, полдороги промучившись от трения наших лыжных костюмов, в конце концов решился дотронуться до ее руки. Счастье в тот миг было очень материальным, ощутимым всеми клетками кожи, – теми, естественно, что оказались в соприкосновении с ее пальцами. Петя ничего не видел и не знал, а мы тайно держались за руки, и мне казалось, что я уже со всем согласен и уже принял все решения.

Мы приехали к Пете, точнее, снова «вписались» к его бабуленции, которой пришло в голову в эти холодные декабрьские дни укатить к своей старой приятельнице в деревню. Было одиннадцать вечера.

В маленькой комнате под навесом из растений стоял диван, заваленный потертыми подушками. Петя сразу стал его раздвигать и укрывать постельным бельем, хотя Ясна еще даже не сказала нам точно, что останется. Я слышал, как она звонит из кухни своим родителям и отпрашивается. Я не ожидал, что она не станет ничего выдумывать и скажет им правду: «Останусь ночевать у мальчиков, с которыми ездила кататься». Я бы на месте ее матери предложил ей подобру-поздорову возвращаться домой, но она, как и сама Ярославна, явно была о нас лучшего мнения, чем требовалось.

– Ну что, посмотрим фильм? – спросил Петя.

– Иди к черту, – ответила Ясна, и мы все неловко рассмеялись. – Вот что-что я с вами больше делать не буду, так это смотреть фильмы. Это плохо заканчивается.

– Верно! – весело воскликнул Петя. – Ну прости. Тогда пойду поставлю чайник. Устроим душевную беседу.

– У тебя нет лишней футболки? – Ясна заметила на полу его спортивную сумку. – Мне не в чем спать.

– У меня есть. – Меня охватило воодушевление. Представляете? Она могла спать в моей футболке. – Вот, чистая. – Я вынул из рюкзака скомканную майку. – Я брал, чтобы переодеться после катания.

– А, так вот что за вещи ты должен был забрать от Пети, а то я чуть не подумала, что это был просто повод к нему заехать. Ты теперь домой?

– Я останусь… – сказал я. – Если ты… не против…

Мы вдвоем стояли в прихожей.

– Нет, я… наоборот…

– Вот, держи! – сказал Воронцов, нарушив наше с ней уединение, и вручил ей что-то темное.

– О, еще футболка? Отлично, можно ночью переодеваться из одной в другую. Я могу воспользоваться ванной?

– Конечно, иди! – Петя гостеприимно открыл ей дверь.

Я достал ноутбук и полез проверять почту, изредка поглядывая на темную фламандскую деревню подо мной. Писем не пришло. Приглушенно шелестела вода.

Неужели ничего сегодня не произойдет? Неужели Ясна выйдет, влажная, теплая после душа, и мы просто будем сидеть всю ночь на кухне и разговаривать? Прекрасно, если так и случится! Но фламандские жители на диване знали что-то большее – я видел это по их взглядам, особенно один из пастухов уж очень хотел меня устыдить.

Моим ноутбуком скоро заинтересовался Петя, а я пошел в кухню наливать нам чай.

– Неси сюда чашки, Толстой, – крикнул Петя, и это значило, что наши посиделки переносились в комнату.

Я прошел по коридору, где был выключен свет, заглянул зачем-то в черную, только у одной стенки слегка подсвеченную соседскими желтыми окнами маленькую комнату, где предстояло спать Ясне, затем долго и самозабвенно заваривал в такой же неосвещенной кухне чай, словно погрузившись всем телом и всеми мыслями в приятную дребезжащую пустоту. За стеной стих шум воды.

Назад я возвращался опять в темноте, стараясь удержать сразу три горячие чашки, и навстречу мне вырвалась золотая полоска света из-за открывающейся двери ванной комнаты. На самом же деле я знал, что дверь откроется, когда я буду проходить мимо, и даже вроде бы думал о том, куда мне придется ставить эти самые чашки… Хотя не думал по-настоящему, а так, чувствовал или ощущал. Наверное, все мы заранее знаем, что случится в следующую секунду, и просто не всегда умеем это понять. Возможно, что мы знаем всю свою судьбу до самого конца, знаем весь наш путь, но что-то мешает нам его рассмотреть.