Наталья Симонова - Будем меняться мужьями?

Ничто не помогало избавиться от черных мыслей, она почему-то чувствовала себя брошенной, словно ее, а не Лиду покинул Юрка. «Да не влюблена же я в него! – Ина чуть запнулась об эту мысль, но, промедлив секунду, ответила себе достаточно уверенно: – Уж конечно, нет! Тогда что? Что меня гложет?» Она быстро обнаружила ответ и на этот вопрос в душе своей: дело не в любви! А в одиночестве. «Я так и не научилась относиться к одиночеству как к варианту нормы», – меланхолично размышляла Ина, слоняясь по своему пустому дому. Юрка, дурак, предлагал встретиться, посидеть по дружбе…

– Не надо! – выпалила она резче, чем хотела, и тут же добавила, смягчая: – Я погулять хочу. Одна, понимаешь? Совершенно одна хочу погулять.

«Ха-ха! В том-то и дело, что больше всего я не хочу оставаться одна! – думала Ина, стискивая зубы, чтобы не плакать. – Ненавижу свое одиночество! И совершенно не умею видеть в нем свободу. А психолог говорил, что нужно видеть. Но для меня оно никакая не свобода, а только лишение. Целый ворох лишений!»

Да, Инесса воспринимала это именно так: будучи не хуже других, она была лишена многих важных вещей – заботы, поддержки, любви, домашнего теплого общения, стабильного секса, детей… «Когда я смотрю в зеркало, – размышляла Ина, – я, конечно, не вижу там красавицу. Но когда смотрю на Лидку, например, тоже не вижу. И вокруг толпы замужних женщин, вовсе не блещущих красотой… По-видимому, дело не в ней. Но в чем? Глупой меня не назовешь. Может, слишком умная? Чего мне не хватает? Может, глупости? Может, простоты? Может, запах у меня какой-то не такой? Может, тембр голоса раздражает?.. А впрочем, какая уж есть».

Ина готовила ужин и пыталась сама себе внушать поддерживающие, бодрые мысли. «Хочу оставаться собой, – твердила она. – Пусть и одна. Одиночество – не тюрьма желаний, одиночество – свобода! Свобода, да… От чего? Ну… От всего, что расстраивает… в общении с другим человеком. Вот от чего. А такого полным-полно! Например, свобода от критики, от насмешки… от всякого упрека…»

В голове теснились разные семейные неудобства и неприятности. Одиночество освобождает от тесноты в постели, невозможности уединиться, когда хочется, от необходимости считаться с другим, постоянно готовить еду, собирать по дому ношеные носки… Да что там! Свобода от крика, ругани, скандала, развода… Она перечисляла и перечисляла минусы не очень удачных долгосрочных союзов и потихоньку успокаивалась. Собственное положение уже не казалось таким безнадежным.

Спустя два года Юра снова ушел от Лиды, потянувшись за новой сотрудницей своей компании, сумевшей лихо взбодрить его остывающую мужественность. Но менее чем через год он запросился назад. Несмотря на настойчивый совет Инессы не принимать искателя приключений обратно, Лидия с беглым мужем примирилась, и раскаявшийся Юра воротился в семью, на чем свет кляня свою глупую доверчивость и безумный приступ мужского стремления к иллюзорной вечной молодости. Лида, успевшая в отсутствие мужа пережить глубокое отчаяние, в простоте душевной сумела искренне простить беглеца, и после встряски семья зажила лучше прежнего, накрепко сцементированная взаимным великодушием и новым снисходительным взглядом супругов на слабости друг друга.

А Инесса снова обратилась к психологу и после нескольких месяцев еженедельных встреч со специалистом осознала наконец, что обретение семьи – вовсе не ее путь. Смирившись со своим фатальным безбрачием, она полностью посвятила себя карьере… И через год вышла замуж за такого же, как и сама, карьерно ориентированного сослуживца. Союз их тоже вполне сложился и процветает до сих пор.

Из Любиной заначки пропали деньги. Люба много раз, не веря глазам своим, кидалась к заветному месту под стопкой старых сумок в большом одежном шкафу, вытаскивала и перетряхивала каждую кошелку, шарила на полке. Потом перерыла все белье во всех отделениях, перебрала одежду. Деньги не нашлись.

Тратить их сейчас Люба не собиралась, хотела только посчитать. Открытие ее поразило. Не в силах поверить в несчастье, она снова принималась за поиски, но наконец признала очевидность пропажи. И трагедия необъяснимого встала перед ней с той же неумолимостью, как и сама потеря. Кто это сделал? Как? Если б знать – было б, наверное, легче…

Бросилась к вернувшемуся с работы сыну.

– Сережка, у меня деньги пропали! – выкрикнула, забыв даже поздороваться.

Сын расшнуровывал ботинки.

– Какие деньги? – спросил, отдуваясь, так как, несмотря на молодость, у парня наметился уже пивной живот и наклоны вперед причиняли некоторое неудобство.

– Ну все деньги! Все, что я скопила.

– Много? – Сережа наконец сосредоточился на том, что она говорила. – Где они были?

– Много! Сто с лишним тысяч… – помедлив с ответом, призналась Люба. – Все, что удалось отложить после ремонта. Для меня много.

– А были где?

– В шкафу.

– В каком?

– В моем.

– Ты хорошо искала?

– Да все, кажется, перерыла. – Люба смотрела с надеждой. Сережка мог что-то придумать… деньги должны были найтись.

– Ну пойдем посмотрим.

Мать указала сыну место, опустошенное неизвестным злоумышленником. Сергей сначала осматривал нутро шкафа, а потом принялся одну за другой вытаскивать и трясти уже и так перерытые Любой сумки.

– Да смотрела я здесь, – пискнула мать.

– Так, может, ты в другое место переложила и забыла?

– Не перекладывала ничего! Зачем мне перекладывать?

Сергей опять стал копаться в шкафу. Люба подключилась, и вместе они снова перетрясли и переворошили его содержимое. Денег не было.

– Слушай, ты лучше вспомни, где они еще могут быть, – посоветовал сын. – А я пойду поем. Что там у нас на ужин?

Мать увязалась с ним на кухню, а в голове крутилось все то же – исчезнувшие деньги. В последнее время копить становилось все труднее, а оставаться без запаса – страшно. Необъяснимость потери сводила Любу с ума. Пропажа эта означала еще и то, что все усилия подстраховать себя благоразумным откладыванием средств бессмысленны, так как в любой момент накопленное неведомым образом может исчезнуть.

Сын сел ужинать. Мать устроилась рядом, напряженно думая, не могла ли она в самом деле переменить тайничок и забыть об этом. Но в это совершенно не верилось. Если переменила – то почему не запомнила? Да и зачем вообще было трогать? Для чего?..

Пока сидела, разнервничалась еще больше. Сын меланхолично жевал и включил телевизор. Люба стала торопить – ешь быстрее! ешь быстрее!

– Мать, да что ж такое! – рявкнул издерганный ею Сережа. – Дай мне нормально поужинать, в конце концов!

– Да не могу я сидеть, – со слезами в голосе выкрикнула Люба. – Деньги проклятые из головы не идут!