Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Фигура Уильямса настолько весома в идейном замысле книги и ее общей структуре, что именно этому персонажу автор «доверяет» непосредственно выразить параноидальный синдром, составляющий идеологическую подоплеку политического лицедейства, описанного на страницах романа: «Теперь коммунистами казались ему все — и так называемые либералы, и сторонники земельных реформ, и сотрудники организаций вроде „Благотворения“ — такие организации служили, по его мнению, ширмой для международных коммунистических агентств, — и добрая часть служителей римско-католической церкви, в которую проникли красные, захватившие власть в Ватикане. Он недооценивал их коварство, целеустремленность, их дьявольскую выдержку».

Точность политического рисунка у Н. Льюиса, однако, такова, что и без этого саморазоблачения дельца от религии, потерпевшего крах при попытке нажиться на обращенных душах, содержание романа однозначно свидетельствует: никак не черное злодейство «красных», по условия существования в стране, задавленной иноземным диктатом и доморощенным произволом, ежечасно рождают сопротивление — и стихийное, и вполне сознательное. Оно представляет собой явление чрезвычайно неоднородное, пестрое, исполненное разительных внутренних противоречий и мировоззренческих несовместимостей, и Н. Льюис, надо отдать ему должное, подходит к его художественной трактовке с той мерой объективности и верности истории, которая обязательна для серьезного автора, затрагивающего действительно острые политические проблемы, что бы он ни писал и к каким бы жанрам ни обращался.

Все сцены и эпизоды романа в своей совокупности подводят к выводу о том, что революционные процессы в стране питает сама жизнь и по-иному быть не может, ибо действительность такова, что против «ужасающей несправедливости» восстают даже служители церкви, признавая право народа на вооруженное насилие.

«…Если наш протест уходит в пустоту, то слова „революция без насилия“ из бессмысленного лозунга превращаются в нечто более опасное. Они становятся умышленным обманом, изобретенным специалистами по психологической войне для того, чтобы угнетенные сложили оружие», — так отец Альберто, персонаж Н. Льюиса, выразил в своей проповеди позицию многих коллег-единомышленников, составляющих «повое и весьма Опасное течение внутри церкви», по характеристике другого вымышленного персонажа, которую, заметим, судя по официальным заявлениям, ныне склонен разделять Ватикан.

Закономерность и неизбежность революционных выступлений, однако, вовсе не означает их оправданности и целесообразности в каждом конкретном случае. Об этом в полном согласии с исторической правдой (достаточно вспомнить обстоятельства героической и в то же время не продиктованной революционной необходимостью гибели Эрнесто Че Гевары в Боливии) И. Льюис и напоминает, вводя в книгу сцены экспедиции отряда Диаса — группы патриотов-эмигрантов, нелегально перешедших границу с целью разжечь народную революцию и взорвать ненавистную политическую систему.

Эти эпизоды образуют самостоятельную линию, непосредственно с сюжетом почти не связанную, своего рода «репортаж в романе», и то, что писатель счел необходимым ее ввести и развить до логического финала, показывает глубину и основательность аналитического подхода автора к историческим реалиям, подсказавшего ему нестандартное художественное решение темы «экспорта революции», который осмыслен как догматизм навыворот, забвение диалектики, творческих начал революционной стратегии и тактики. Тем не менее и эта акция патриотов, авантюристическая по сути, хотя и продиктованная чистым порывом, вписывается у Н. Льюиса в общую панораму революционного брожения в стране, набросанную отдельными разрозненными, но плотными мазками, в конечном счете складывающимися в единое целое. Завершающий штрих в картину вносит найденная автором с поистине журналистским чутьем ударная концовка. Едва успевает закончиться очередной переворот и новоявленный диктатор начинает по радио обращение к нации, как его речь прерывается, и голос молодого повстанца, которому удалось на миг прорваться к микрофону, произносит на всю страну: «Да здравствует сопротивление! Да здравствует революция!»

Если этот эпизод писатель придумал, то остается лишь подивиться точности его творческого воображения, потому что такой случай был на самом деле — во времена Батисты на Кубе, когда группа молодых революционеров захватила радиоцентр и один из них, ставший после революции национальным героем, успел на три минуты выйти в эфир, а затем был убит (Евг. Евтушенко написал об этом сильное стихотворение «Три минуты правды»). Но кажется маловероятным, чтобы Н. Льюис, неоднократно бывавший на Кубе, не знал об этой героической страничке сопротивления, так что финал романа говорит не о наитии, а о позиции автора, который сознательно подводит читателя к ассоциациям со «страной победившей революции», проявляя незаурядное умение извлекать из конкретного случая заключенный в нем обобщенный смысл.

Такое же мастерство освещения отдельного факта в широком социально-временном контексте свойственно и очерковым книгам писателя, достойное место в ряду которых заняли недавно вышедшие из печати «Голоса старого моря».

«За те три года, что я пробыл на фронте, в Англии все изменилось неузнаваемо. Должно быть, в поисках минувшего я и попал в Испанию — страну, которую я в некотором роде знал лучше, чем свою собственную.

Испания стала мне второй родиной, и я не раз приезжал туда при малейшей возможности», — говорится в авторском предисловии к книге, представляющей собой рассказ о трех летних сезонах, которые писатель в 1949–1951 гг. провел в Фароле — каталонской рыбацкой деревне на средиземноморском побережье страны.

Жанровые особенности очерковой книги сочетаются здесь с несколько ностальгическими интонациями и «комментарием из будущего», присущим воспоминаниям, а также с сильным элементом популярного этнографического эссе: как убедится читатель, солидное место в книге занимают описания облика, уклада, нравов, обычаев, верований и суеверий жителей двух соседних деревень — рыбацкого Фароля и земледельческого Сорта, — а также некоторых других испанских местечек, куда автор попадает со своими добрыми приятелями Себастьяном, мастером на все руки, и доном Альберто, последним отпрыском родовитого семейства.

Этот образец документальной прозы Н. Льюиса отмечен тем же стилистическим своеобразием, что и его зрелые романы, начиная с посвященного испанской теме «Дня лисицы». И здесь автор опирается на подтекст, недоговоренность, разворачивая размеренное, суховатое, окрашенное скрытой иронией повествование. Поэтому общая идея книги, ее философское содержание выходят за рамки по видимости нейтрального и традиционного, лишенного оценочно-эмоциональных тонов последовательного изложения событий и наблюдений, хотя вырастает именно из такого изложения. Как следствие возникает впечатляющая в своей документальной достоверности, выверенная до мелочей и одновременно обобщенная картина поэтапного размывания и крушения патриархально-общинных отношений в Фароле и Сорте (представляющих старую Испанию в миниатюре) под натиском послевоенного буржуазного развития страны с его всепроникающим и исподволь растлевающим «честный рыбацкий люд» и сортовских крестьян-земледельцев духом наживы.