Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы [litres]

Деревня встретила ее возвращение очередной порцией плохих новостей. Как и предполагала Пенни, все арестованные оказались в руках гестапо. С наступлением утра немцы снова вернулись в деревню и устроили полномасштабные обыски в домах всех арестованных. Они крушили все подряд – мебель, посуду, кухонную утварь, испытывая какое-то особое наслаждение при созерцании творимого ими погрома. Было яснее ясного, что им нужен радиопередатчик. Но его так и не нашли, а сестра радиста по-прежнему таилась где-то в пещере, местонахождения которой никто не знал.

Ике отпустили через две недели. Против него не нашли никаких веских улик, но и он вернулся домой весь в синяках и с выбитыми зубами. Троих из деревенских, связанных с Сопротивлением напрямую, жестоко пытали, а потом расстреляли. Но об этом стало известно чуть позже. Ике вернулся в подавленном настроении, все время молчал и лишь в бессильной ярости сжимал и разжимал кулаки. Имя предателя было уже у всех на устах, но никто и никогда не произнес его вслух.

– В один прекрасный день этот негодяй узнает, как остры наши ножи! – обронил Ике в самый первый вечер после возвращения домой. – А пока пусть живет и мучится неопределенностью, не зная, где и когда его настигнет расплата. Пусть тратит пока свои сребреники на вино и шлюх. Рано или поздно с Иудой разберутся так, как он того заслуживает.

И с этими словами он бессильно откинулся на подушки кушетки.

– А ты пока ни о чем не думай! – затараторила его жена. Она принесла таз, омыла мужу ноги и уложила его в кровать. – Спи, отдыхай и набирайся сил! Слава богу, ты вернулся домой живым!

Катрина глянула в пустой угол, где еще совсем недавно висела старинная икона, потом перевела взгляд на распятие со следами воска, и Пенни поняла, что скоро на голову предателя падет очередное проклятие.

Незаметно наступило Рождество. На сей раз это был грустный праздник. Никаких танцев и шумных сборищ, никаких гуляний и веселых вечеринок. Слишком многих, хороших и достойных мужчин они лишились в минувшем году. Но люди все равно собирались вместе и пели свои традиционно унылые патриотические мантинады. Все понимали: наступающий 1943 год будет еще труднее.

Райнеру Брехту присвоили звание майора. Его люди произвели массовые аресты во многих горных деревнях, но радиопередатчик так и не нашли. Ему сообщили, что в ходе пыток удалось разговорить многих, но выйти на тех, кто организовывал и контролировал связь подполья с англичанами в Египте, не удалось. С наступлением зимы пришлось прекратить горные поиски и вернуть солдат в казармы. Обстановка в самой Ханье тоже была достаточно напряженной, особенно после того, как немцы потерпели полное поражение под Эль-Аламейном.

Скольких своих товарищей потерял он в этой битве, сокрушался Брехт. А скольких несчастных с тяжелыми, гноящимися ранами, ослепших от жара и солнца пустыни, истерзанных физически и душевно, растерявших все свои прежние иллюзии и веру в боевые триумфы и конечную победу рейха, доставляли каждый день самолетами на базу в Малеме. Все прежние идеалы этих парней обветшали и пришли в такую же негодность, как и некогда щеголеватая военная форма, в которой их отправляли когда-то на фронт.

Рождество вылилось в самую заурядную пьянку, разве что для начала они спели хором несколько рождественских гимнов. Скука и однообразие армейской жизни брали свое. Постепенно все они спивались, обещая со временем превратиться в самых заурядных пьяниц. Никаких разговоров о переводе на новое место службы Райнер уже не вел. Уехать добровольцем на Восточный фронт он мог хоть завтра – но какой же безумец по собственной воле отправится воевать с русскими в этих диких степях, обрекающих на верную смерть всех, кто там окажется? Нет уж, лучше хлестать шнапс здесь, на острове, где, во всяком случае, хоть тепло.

В последнее время он пристрастился к картежной игре. Близких друзей у него здесь не осталось, все его бывшие однополчане оказались в свое время переброшены в Египет, а потому он коротал свободные вечера в той компании, которая подвернется под руку. Как правило, играли на интерес, и многие игроки вместо денег ставили на кон добытые ими у населения трофеи. Сидя за картежным столом, Райнер с ужасом созерцал, как стремительно и бесповоротно идет разложение в их рядах и как далеко они продвинулись на пути перерождения из образцовой армии в банду грабителей и насильников.

– Ты же у нас признанный эксперт по вопросам искусства, – обратился к нему как-то раз офицер по имени Курт Анхальт. – Что скажешь вот об этой вещице?

Курт извлек из кармана изящную фигурку глиняного буйвола. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что это дивный образчик минойского гончарного искусства, можно сказать шедевр, насчитывающий несколько тысяч лет.

– Откуда это у тебя? – воскликнул пораженный Райнер.

– Да сам не помню! – беззаботно отмахнулся игрок. – Наверное, взял с какой-нибудь полки в каком-нибудь доме. Так сказать, на память! А может, сама под ноги попалась. Здесь же в земле много этого хлама. Так она старая, эта штукенция?

– Сколько ты за нее хочешь? – неожиданно воодушевился Райнер, любовно гладя фигурку.

– Ну, того, что я хочу за нее, у тебя точно нет. А вот еще один сувенир. Это уже больше по твоей части! – Курт извлек из кармана небольшой сверток и развернул его. Внутри лежала небольшая икона, изображавшая святую Екатерину. Изумительная по красоте работа знаменитой критской школы иконографии. Райнер с благоговейным трепетом взял в руки старинную икону, хорошо понимая, что перед ним не просто намоленный веками образ, а, вполне возможно, самая настоящая чудодейственная икона.

– Неужели она тебе не нравится? – воскликнул он удивленно.

Курт неопределенно пожал плечами:

– Знаешь, мне от нее как-то не по себе. Когда я у себя в комнате, то такое чувство, будто она неотступно следит за мной. Просто мурашки по коже от ее взгляда. Я мало верю во всю эту религиозную чушь. А потому ставлю ее на кон в нашей следующей игре. Выигрываешь, и она твоя! Знаешь, этих досок в каждом доме полным-полно. У некоторых так все стены завешаны. Все-таки они такие суеверные, эти критяне. По-моему, сама девица кончила тем, что ее колесовали. Не помню, право. Перезабыл все, о чем мне когда-то толковали святые отцы! – Курт весело рассмеялся и, взглянув на Райнера, добавил: – Да бери так! Она же ничего не стоит. А ты, вижу, на нее запал с первого взгляда!

– Просто у меня есть младшая сестра, и ее тоже зовут Катериной. Был бы чудесный подарок ко дню ее рождения.

Посылка с подарком для сестры ушла в Германию, и Райнер благополучно забыл об иконе. Но спустя неделю после той картежной игры Курта нашли зарезанным в одной из темных аллей города. За его смерть покарали расстрелом двадцать пять заложников, и вроде бы все успокоилось. А вскоре подоспело и письмо от матери из Германии. Мать прочувствованно благодарила его за роскошную кружевную скатерть и сигареты для отца, подарки, которые он послал им к Рождеству. А вот с бедняжкой Катериной случилось несчастье. Во время уличного затемнения, которое еще не успели снять после бомбежки города, Катерину на велосипеде сбила машина. Теперь она в госпитале, у нее сотрясение мозга, есть рваные раны на голове, и вообще начались страшные головные боли. Но тем не менее она просит передать, что подарок ей очень понравился.