Лидия Сальвер - Не плакать

Для Диего это звездный час его жизни. Его реванш. Сбылся наконец тайный замысел, который он месяцы, годы лелеял в душе: заткнуть за пояс прежде всего Хосе с дружками, затем глупых девок, что толкали друг друга локтями, прыская со смеху при виде его, и наконец всех этих мужланов, которые сторонились его долгих двенадцать лет и все эти двенадцать лет перешептывались, что он-де un zorro, astuto como un zorro, malo como un zorro y falso como un zorro [64] Лис, хитрый, как лис, злой, как лис, лживый, как лис (исп.). .

Хосе же, озадаченный и несколько задетый, говорит себе ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР.

В тот же день, когда Хосе возвращается домой, сбитый с толку новым оборотом событий в его деревне, Бернанос видит проезжающий по Рамбла-де-Пальма грузовик, полный темнолицых пленных, и от этого горестного видения, которого прохожие как будто не замечают, которое никакого возмущения, ни единого слова протеста, ни малейшего порыва жалости не вызывает в них, от этого горестного видения у него щемит в груди.

Он не может больше игнорировать того, что его душа католика до сих пор отказывалась признать, ибо теперь это предстало перед ним во всей красе. Чашу весов перетягивает то, что видят его глаза: людей хватают каждый вечер в глухих деревнях в час, когда они возвращаются с полей. Людей, которые никого не убили, пальцем не тронули, говорит Бернанос. Людей, которые умирают на его глазах с таким достоинством и мужеством, что он только диву дается. Это крестьяне honrados [65] Честные (исп.). , похожие на тех, которых мы знали в детстве. Крестьяне, которые только что законно добились республики и этим счастливы, таково их преступление.

День клонится к закату. Стало свежо на дороге, ведущей в деревню. Крестьянин идет домой, на плече у него сума, в ней фляга и краюха хлеба. Он устал. Проголодался. Ему хочется поскорее добраться до дома и присесть. Весь день он сбивал с деревьев миндаль у дона Фернандо, крупного землевладельца, нанявшего его батраком на лето. Жена уже расставила на столе миски, посередине — хлеб, вино и горячий суп. Она зажигает масляную лампу и садится, поджидая мужа: близится ночь, и с ним ей будут не так страшны черные тени, медленно удлиняющиеся на полу. Она слышит знакомые шаги, которые узнает из тысячи. Но прежде чем муж успевает сесть, боевики из команды карателей — иным нет еще шестнадцати лет — вламываются в дом и заталкивают его в кузов грузовика. Это будет последний путь. Последний paseo (последняя прогулка, так теперь говорят).

Иногда команды карателей являются среди ночи. Колотят в дверь неблагонадежного прикладами или отворяют ее заранее припасенными отмычками. Врываются в спящий дом, с истерической поспешностью роются в ящиках комода, ногой открывают дверь в супружескую спальню и приказывают разбуженному хозяину следовать за ними для проверки. Беднягу, пытающегося наспех одеться, толкают к дверям со свисающими из-под рубахи подтяжками, вырывают из объятий плачущей жены, Скажи детям, что я. Ударами прикладов в спину его заставляют забраться в кузов грузовика, где уже сидят другие люди в тиковых штанах, сидят молча, свесив головы, покорно опустив руки вдоль тела. Грузовик трогается. Несколько мгновений надежды. Потом грузовик сворачивает с дороги на проселок. Людей высаживают. Строят в шеренгу. Расстреливают.

На протяжении месяцев, пишет Бернанос, «команды убийц, разъезжающие из деревни в деревню на реквизированных с этой целью грузовиках, хладнокровно расстреляли тысячи людей, признанных неблагонадежными». А его паскудство архиепископ Пальмы, которому об этом известно, как и всем, выказывает тем не менее при любой возможности и как ни в чем не бывало «свою солидарность этим палачам, иные из которых даже не скрывают, что повинны в короткой агонии сотни людей».

Как ни в чем не бывало священники раздают своей пастве картинки, на которых Святой Крест окружен пушками (моя мать до сих пор хранит одну такую в коробке с фотографиями).

Как ни в чем не бывало новоиспеченные карлисты [66] Карлисты — представители клерикально-абсолютистского политического течения в Испании, опирающегося на титулованную знать, реакционное духовенство и верхушку армии. Карлизм в Испании был активен на протяжении полутора веков, с 1830-х до 1970-х гг. с вышитым на рубахах Сердцем Иисусовым расстреливают во имя Христа людей, из-за одного простого слова объявленных неблагонадежными.

Как ни в чем не бывало испанский епископат, продавшийся убийцам, благословляет террор, воцаренный ими in nomine Domini [67] Во имя Господа (лат.). .

И как ни в чем не бывало вся католическая Европа помалкивает.

Несказанное отвращение испытывает Бернанос при виде этого гнусного лицемерия.

То же самое испытываю я спустя годы.

Хосе вышел с последнего собрания в деревне настолько ошарашенным, что был не в состоянии ничего противопоставить его решению.

Но очень скоро, спускаясь с Хуаном по узенькой калье дель Сепулькро, он приходит в себя.

Он-то думал какой же я дурак! он думал, что его прекрасные идеи не могут не победить. Думал, что от вызванных ими сомнений можно запросто отмахнуться. Он воображал, я олух царя небесного! что быть значит больше, чем иметь (понятия быть и иметь он вычитал в одной статье в газете, и они привели его в восторг). Он недооценил, это меня пришибло, недооценил, насколько для этой деревенщины страх лишиться своих дерьмовых коз и жалких домишек

Ты забыл еще, это очень важно, места на кладбище (Хуан)

сильнее желания вдыхать аромат красных роз революции (насмешливая и грустная ухмылка).

Это первый извлеченный им урок. И ему горько.

Увы, он вынужден признать: все перспективы, которые могли бы открыть им глаза и горизонты, для них — бездна. Они хотят другого — плоского, тусклого, неизменного. И ему обидно.

Хуан, ему бы в учителя, пускается в пространное объяснение этой косности, которое Хосе, переваривая свое разочарование, слушает вполуха. Мне жаль, но я должен тебе сказать, дружище, что здешние крестьяне мало того что привыкли к неизменности своей жизни, они и дорожат ею изрядно, как дорожат неизменным приходом весны вслед за зимой, как дорожат своими неизменными оливами на своих неизменных холмах, как дорожат неизменными узами, связывающими их с семьей Бургосов, перед которыми они неизменно пресмыкаются,

Как дорожат, и это всего хуже, своими неизменными предрассудками, добавляет Хосе, и все новое, продолжает Хуан, хоть обычно он немногословен, но сейчас ему кажется, что складывающиеся во фразы слова немного его успокаивают, все новое, будь оно для них трижды благом, представляется им грехом, ибо отступлением от незыблемого порядка, определяющего их жизнь, и (напустив на себя профессорскую серьезность), и грубым нарушением закона сохранения энергии, который гласит, что суммарная энергия любой системы остается с течением времени неизменной величиной.