Сергей Носов - Построение квадрата на шестом уроке

§ 4

Как известно, после первых печатных откликов Гоголь изъял тираж из продажи и уничтожил.

Ни одно произведение Гоголя не принесло ему столько горечи, как «Ганс Кюхельгартен».

Что касается продукта «Гоголь», предлагаемого потребителю в качестве съедобной «поэмы», то это, заметим, не перец и не горчица, а сливочная карамель. Налицо символическая реабилитация поэмы. Соответствие по противоположности: пищевой аналог тому, который когда-то принес Гоголю как автору горечь , обязан сегодня доставлять наслаждение, услаждать.

§ 5

«Ганс Кюхельгартен» – юношеский литературный опыт Гоголя-гимназиста.

Закономерно продукт «Гоголь» как «поэма в сливочном вкусе» адресован, в основном, молодым потребителям – современным школьникам и гимназистам.

§ 6

Осталось истолковать надпись «Сделано в Аргентине».

«Сделано в Аргентине» – простая констатация факта, в той же мере естественного, что и факт производства пищевого красителя Е 110 в Индии. Однако надпись находится на обертке не чего-нибудь, а продукта, именуемого «Гоголь. Сливочная карамель», и это придает утверждению «сделано в Аргентине» дополнительные смысловые оттенки. Надпись, фатально отвечая общегоголевскому контексту, являет себя сильным утверждением и в то же время как бы ставит самою себя под сомнение, – типа того: а вы знаете, что это сделано в Аргентине, а у алжирского дея под самым носом шишка?

В этом смысле «Сделано в Аргентине» на обертке «Гоголя» не только необходимо – по законам РФ, но и – в гоголевском духе – уместно.

Вернемся к «Ганцу Кюхельгартену».

Если отнестись с доверием к авторской помете «Писано в 1827», нельзя будет не отметить, что именно тогда имел место военный конфликт между Аргентиной и Бразилией из-за провинции Уругвай.

В шестой картине поэмы Гоголя дан список тем застольной беседы Вильгельма с пастором:

Не хватает только событий в Аргентине, не правда ли? – они из того же ряда. Сладко обедающие герои гоголевской поэмы могли бы наряду с Федором Колокотрони, предводителем греков в борьбе против турок, столь же увлеченно вспоминать и другого своего современника – тогдашнего (и первого, кстати сказать) президента Аргентины Бернардино Ривадавия, известного борца против испанского господства (тем более что испанская тема – «бедствия и мятежи в Мадрите» – была затронута). Читатели гоголевской поэмы не почувствовали бы в этом случае сбоя – ни стилистического, ни смыслового.

И последнее. С чем у современного образованного россиянина прежде всего ассоциируется Аргентина? С аргентинским мясом и Борхесом.

Уведомляя «Сделано в Аргентине», производители продукта «Гоголь. Сливочная карамель» отсылают нас непосредственно к Борхесу, вооружают, так сказать, борхесианскими методами расследований, побуждают себя вести в этом смысле «по-аргентински» .

Ольга,

я Мариана.

Я люблю русский язык, мне нравятся Путин, Ленин и Петр Великий. Моя мечта бывать в Кремле. Моя будущая диссертация посвящается снегу и холоду в русской литературе.

Я не знала, как тебе написать.

Я во всем виновата.

Тебе надо знать, что Николас говорил про тебя хорошо и никогда плохо.

Печаль на моей душе и сильное горько в сердце.

Я плачу, плачу и плачу.

Прости меня, Ольга.

Прости и прощай.

«Надо думать по-русски», – подумал Стив определенно по-русски. Заодно подумал по-русски, что здесь, на кладбище, русскими словами думается легко, без принуждения. Это потому, наверное, что на чтение про себя – в уме то есть – бессмертных ее стихов он настроился загодя – in advance .

Русским, по мнению многих, он владел превосходно.

Где-то далеко затихала электричка, поглощаемая тишиной. Все замерло и застыло, и, если бы не листья, падавшие один за другим, замерло бы и застыло действительно все.

Никого не было, ни одного человека; он знал, что в иные дни к этой могиле идут толпами, и благодарил провидение, что сейчас он один. Менее всего хотелось думать о себе, но он не мог не вспомнить вчерашний день: как друзья друзей показывали ему Царское Село и он страдал из-за отсутствия одиночества.

Царскосельские первыми пришли на память – двадцать первого года, со сложным ритмом: «Пятым действием драмы / Веет воздух осенний, / Каждая клумба в парке / Кажется свежей могилой…» – и далее – до конца, как читают молитву, шевеля губами, – прочитал про себя Стив. Этот «воздух осенний»!.. Он дышал им так же сейчас, как она им дышала тогда!.. По крайней мере, он сейчас этому верил.

Он помнил наизусть множество стихотворений Ахматовой. Он мог их декламировать часами. Но что-то случилось тут, он не ожидал этого – случилось нашествие: вслед за первым стали вспоминаться все сразу, без очередности, одномоментно, друг друга тесня, давя и калеча. Стив испугался. Он испугался за свою голову и Ахматову в своей голове. Словно были стихи не стихами сейчас, и уж тем более не стихами Ахматовой, а какими-то мозгоклюйными ментальными бесами, посторонними оборотнями, овладевшими формами не принадлежавшего им совершенства. Такого с ним никогда не было. И с ней (у него) – тоже. Его едва не трясло. И все-таки он взял себя в руки – он приказал себе громко: «Молчать!», нет: Shut up ! – и все прекратилось.

Воздух осенний. Воздух сосновый. Перенасыщенный здесь кислородом.

Нет, не мигрень.

Вечернее солнце касалось вершин деревьев.

Сердцебиение и частота дыхания приходили в норму.

Спасибо вороне на ветке за то, что молчит.

Просто побыть.

И хорошо, что побыть.

И хорошо.

Хорошо.

Хорошо.

Просто побыть – это очень по-русски. Это быть и не быть, но с кучей нюансов. Побыть – это где-то побыть. Когда-то побыть. С кем-то побыть. Но про «побыть» врут словари. Побыть – это еще молчать ни о чем. Молчать ни о чем, думать (себе) ни о чем. Русский дзен, постигаемый лишь через опыт. К своим двадцати девяти Стив твердо усвоил: между «думать ни о чем» и «ни о чем не думать» – бездна несказанного смысла – great difference , но постичь глубину эту только русские могут. Тайну глагола «побыть» Стиву в годы его кройдонского отрочества поведала бабушка Лора, уроженка города Куйбышева, она же научила способного внука не бояться двойных отрицаний.

Урной с прахом бабушки Лоры заведует дядя Энди в Аккрингтоне. Стив никогда этой урны не видел.

Повернулся на шорох: по опавшим листьям, не боясь ничего, шустрил мимо могилы еж.

Господи, как хорошо!