Сергей Носов - Построение квадрата на шестом уроке

То есть я, получается, один из первых в нашей стране, очутившихся там, в Чудесном Лесу. А если учесть мой возраст тогдашний – так я в категории «самых первых», выходит!

В пять лет я умел читать довольно бегло, но в три-четыре мне, конечно, читали – обычно родители, старших братьев и сестер я не имел. Но что касается «Винни Пуха», он был мне куплен все же на вырост, ему бы чуть-чуть полежать, однако бабушка, когда родители уходили на работу, брала на себе инициативу читать мне эту книгу вслух, – ей было самой интересно, что происходит в Чудесном Лесу. Чтецкие способности бабушки мне запомнились по более поздним впечатлениям, но читала она всю жизнь одинаково – медленно, почти по слогам, с неправильной расстановкой, поминутно жалуясь на очки. А ведь это исключительно важно – как ребенку преподносится текст. Тут не было снисхождения до уровня моего младенческого понимания, бабушка, надев круглые гляделки в костяной оправе (хорошо представляю), честно вместе со мной постигала смысл читаемого – причем преодолевая определенные трудности. Именно так: мы вместе с ней постигали содержание книги.

Опять же, по поздним своим впечатлениям я запомнил ее манеру все комментировать – с ней, например, невозможно было смотреть телевизор (у нас был телевизор «Луч»): что бы ни показывали на экране, она всегда видела только свое. Сейчас я уверен: читая мне «Винни Пуха», она не могла не растолковывать как-то по-своему текст, разъяснять и мне и себе, что же там происходит. Иногда я с удивлением узнаю, что мне известны детали этой истории, каких попросту нет в книге. Сей зазор смысловой не от тех ли чтений?

Сколько помню себя, я целиком книгу не перечитывал больше. Были потом и телеспектакль, и мультфильм, были попытки читать собственным детям фрагменты по другому изданию, когда «все остальные» заменилось на «все-все-все», но оказалось, что дети сами способны – причем на английском. По правде сказать, я и сейчас не уверен, была ли мне самому прочитана книга вся целиком. Отдельные главы читались мне тогда многократно, согласно заявкам, а против каких-то я был предубежден и слушать сам не хотел. Наверное, из-за рисунков.

Да, рисунки… Их обсуждали мы с бабушкой больше всего. Не обсуждать никак не могли.

Сейчас я их нашел в интернете, и сразу стало мне вспоминаться.

Все правильно: именно те. Черно-белые плюс цветные вклейки. Мне словно рассказали мой сон – старый, забытый.

Только сейчас узнал, кто автор иллюстраций, – Алиса Порет.

А ведь это сюрприз.

Тут самое место сказать многозначительно: «Гм».

Алиса Порет – это имя не пустой звук для меня.

Удивительно. Ребенком я рассматривал рисунки, оказывается, Алисы Порет, вживаясь в мир ее образов, а спустя годы, когда имя Алисы Порет стало для меня что-то значить, просто не знал, в чей мир образов ребенком вживался. Вот и думаю сейчас: не оттуда ли, не от Алисы ли Порет, поздний мой интерес к Хармсу и школе Филонова? Знаменитое издание «Калевалы», проиллюстрированное филоновцами – и в частности Алисой Порет ( Academia , 1933), я сумел приобрести в конце перестройки, а в середине девяностых в одной ведомственной библиотеке спас от утилизации практически списанную (по какому-то дикому циркуляру) просветительскую брошюру (1932), украшенную рисунками художницы в духе аналитической школы. Наслаждаясь этими изображениями с подписями вроде «Консервная банка борется за новый быт» или «Вот какой удивительный путь проделали рыбьи внутренности, головы и кости», я совершенно не думал о медвежонке, который всегда хотел меда и полновластно владел моим воображением, когда я еще и читать не умел. В «Винни Пухе», впрочем, Алиса Ивановна от филоновского метода уже отошла.

Рассматриваю в интернете ее картинки и вспоминаю смутное ощущение таинственности и тревоги, сопутствующее моему вхождению в Чудесный Лес. Не уверен, что истории о Винни Пухе и всех остальных мне казались веселыми. Вот и на картинках редко встретишь намек на улыбку. Ладно бы ослик Иа, но и все остальные не улыбаются, включая Пуха. Что на лице Винни Пуха? (У него же лицо?) То мысль, то испуг, то тревога. А еще героям часто угрожает опасность. Пух, преследуемый пчелами, вниз головой падает с дерева. Поросенок висит на веревке. Ослик тонет. А Кристофер Робин живет в дереве, у которого на рисунке нос и глаза.

Узнал Слонопотама! Да, он именно тот, из моего раннего детства. Страшноват. Он в условном облаке, обозначающем сон Винни Пуха. Такой же мог бы присниться и мне. А может быть, он и снился, да только не помню. Но еще страшней сам Винни Пух, когда у него вместо головы – горшок вроде скафандра.

Вспомнил, что историю про Слонопотама я слушал множество раз и просил еще и еще. Да уж не травма ли детская моя этот Слонопотам? Должен признаться, взрослым я стал замечать, что обычное слово «гиппопотам» произношу ну не то что бы запинаясь, а с каким-то легким сомнением, словно не до конца в нем уверен. Уж не тот ли Слонопотам, похожий на слона с гиппопотамовой пастью, поселился в моем подсознании как детский страх, чтобы напоминать о себе каждый раз, когда мысль обращается к обычному гиппопотаму?

Углубляясь в свое подсознание, хочу признаться, доктор, что мне всегда несколько мешал Кристофер Робин. Я готов был себя отождествлять с кем угодно, но только не с ним. Вполне себе человек в этом царстве игрушечных животных, он мне казался совсем не отсюда. Я предпочитал истории без него. Это же мой был все-таки мир, и я ревновал его к этому миру.

Говорят, они вместе с Пухом ходили на Северный полюс? До того мы не дошли (до того в смысле – до той главы).

Как-то так. А действительно. А лежал бы я, действительно, на кушетке и спросил бы меня аналитик, подобно тому, как спрашивают иногда на встрече с читателями: «Какая из книг повлияла на вас больше всего?» – вот и стал бы я, как сейчас…

Что касается читателей, раньше я им говорил: «Не существует такой единственной книги», – и называл несколько из общего ряда – условно говоря, «Идиота» или «Дублинцев», или «Пену дней», и сам понимал, что вру. А потом докумекал, что ближе к истине будут детские книги. Ведь все влияния в детстве. Детских много. А эту забыл, потому что была она на заре моей жизни и забылась вместе с зарей.

А что до кушетки, я бы, вспомнив, крикнул с кушетки (мог бы упасть): «Ну конечно же, “Винни Пух и все остальные”!..»

Мальчикам поступление в школу давалось труднее – они должны были выдержать особое испытание: научиться застегивать пуговицы на ширинке школьных брюк. А петельки были узкие. А пуговицы были большие для таких петелек и плотно пришитые. И все это было спрятано куда-то глубоко влево, куда не просунуть пальцы. И надо было изворачиваться как-то так обеими руками, чтобы большой палец правой руки подпирал пуговицу с одной стороны, тогда как указательный встречал с другой стороны, а пальцы левой руки были бы заняты петелькой. Это мука была – научиться застегивать и расстегивать. Зеркало не помогало. Пальцы болели от долгих безрезультатных упражнений. Мальчики тогда завидовали девочкам – у них все просто. А если ты левша? Страшно представить.