Кристина Ривуар - Раннее утро. Его звали Бой

— Ой, как вкусно! — сказала я.

И другие сделали, как я, кто выбрал сливы, кто абрикосы, и все говорили Пьеру спасибо, как вкусно, как замечательно! В нашем уголке пляжа у всех было хорошее настроение. Шофер Альбер рассказал нам разные истории, которые случились в Бордо, где он живет, а Пьер и Мигель рассказали, что происходит в Стране Басков, они баски, из Сара, деревни у самых гор, там живут их родители и сестра Элиза, та, что волосы обстригла, у них хорошая ферма, сказал Пьер, кукурузное поле, пастбище на склоне горы, овцы, куры и даже упряжка волов.

И я подумала: Сюзон, Мадонна Бюглозская подает тебе знак, разве ферма в Стране Басков так уж отличается от фермы в Ландах? И разве овцы не такие же там и тут? Кукуруза разве не везде одинаковая? А волы так уж отличаются от мулов? Разве жизнь в Саре была бы труднее, чем в Мурлосе? Может, ты гор боишься? Так я мечтала, пока Пьер рассказывал о горах, где они пасут овец, а когда Жинетта и Маричу вспоминали разные забавные случаи, какие у них на почте бывали с приезжими, я смеялась вместе со всеми, но почти не слушала, я думала, сейчас лето, он развозит товар из рыбной лавки, так, может, он покатает меня на лодке. На красивой голубой лодке, какие плавали по Бидассоа до гражданской войны. Разве это хуже, чем по озеру Леон, особенно если война окончится? Я сказала Пьеру: как-нибудь свозите меня в Сар познакомиться с вашей сестрой Элизой?

— Конечно, — сказал Пьер, — посмотрите, какие там у нас горы.

— Горы и отсюда видны, — говорю. — Или в Саре не такие горы?

— Не совсем такие, — сказал Пьер.

Мы смотрели на горы, поднявшиеся высоко над Андай-городом. Небо было все таким же чистым, но цвет его изменился. Оно стало голубовато-розовым, а горы голубовато-лиловыми. Пьер сидел рядом со мной и правой рукой показывал на горы, а левой прикасался к моему плечу. Он мне показался забавным, нос длинноват и с горбинкой, но глаза красивые и ресницы черные. Я подумала: у нас его сочли бы очень-очень ничего. В Мурлосе тоже есть парни с длинным носом с горбинкой, не всем же иметь нос, как у мсье Боя, ой, Господи, а он-то зачем мне вспомнился, зачем в голову влез? А если Пьер не захочет жениться, то есть еще Мигель, его брат, тоже недурен, у Мигеля тоже красивые глаза, правда, он толстоват и лицо красное, я не люблю краснолицых толстяков, ну да ничего, привыкну, не хочу думать о мсье Бое, пусть остается в Сен-Жан-де-Люзе на лодке со своей лошадью и своим заводным кроликом, пусть всю ночь там остается, и когда Пьер и Мигель вместе спросили меня, пойду ли я вечером с ними на праздник огненного быка, я ответила:

— С удовольствием!

И все остальные сказали, что тоже пойдут на праздник, и Жинетта, и Маричу, и Анриетта, и Роланда, и Альбер. Пьер дал нам адрес маленького кафе между Андай-пляжем и Андай-городом, чтобы зайти туда попить местного вина до начала праздника. Я спросила, не знают ли они, продолжается ли в кафе забастовка.

— Вчера закончилась, — ответил Альбер.

— Не уверена, — сказала я.

— Мое кафе не бастует, — сказал Пьер. — Во всяком случае, для меня не бастует, хозяин — мой знакомый.

— Все равно, — говорю, — лучше в другом месте встретиться.

И решили встретиться на главной площади Андай-пляжа, за гостиницей «Эскуальдуна», там есть большая пальма, ей лет сто с лишним, вот под ней, на скамеечке, и встретимся.

— В девять часов, — сказал Пьер.

— Подождите нас до половины десятого, — сказала я. — На тот случай, если мы задержимся.

Пьер ответил, что ладно, подождут, у него и впрямь глаза красивые, и когда он улыбается, на горбатый нос не обращаешь внимания, да и Мигель недурен, несмотря на то, что он толстый и у него красное лицо. Я сказала до скорого, мне ответили до скорого, но когда мы пошли домой, Иветта дернула меня за руку:

— Эх ты, ты же про мсье Боя забыла!

— Я нарочно так сделала.

— Нарочно? Господи, а что он скажет, если мы пойдем не с ним на огненного быка?

— А ему не очень хотелось нас приглашать, — сказала я. — Ему лучше быть со своими подругами, с мадмуазелью Долли и мадмуазелью Зузу.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все тут. Да и вообще, хозяевам нечего развлекаться с прислугой.

— Вообще-то, ты права, — сказала Иветта.

Когда мы подходили к вилле, я опять подвязала волосы лентой, которую мне подарила госпожа Макс. Конечно же, я была права.

Сабине де Солль

Отель Англетер

Рим

Италия

Спасибо за присланные открытки, они очень красивы, особенно монастырь Сердца Иисусова в Тренто. Удалось ли Вам провести хотя бы одну ночь в обители? Побывали ли Вы вместе с монахинями на утренней молитве? Я очень люблю звон колоколов к заутрене, этот перезвон кажется мне самым красивым. И люблю смотреть, как монахини идут причащаться, как они подходят по очереди к алтарю, с полуприкрытыми веками, со скрещенными под подбородком пальцами рук, сняв перед этим булавку с черной головкой, чтобы опустить вуаль, откинутую на головной убор. Почему они опускают эту вуаль, когда идут к причастию? Может, чтобы уединиться с облаткой? Чтобы укрыться от посторонних взглядов? От наших взглядов? Не знаю, когда я смогу побывать в Италии. Родители хотят сперва послать меня в Англию, возможно, уже летом следующего года. Думаю, я провожу в Андае последнее лето. На будущий год мне будет, как и Вам, тринадцать с половиной. Как и Вы, я перейду во второй, предвыпускной класс, поеду в Хейлсхэм, в Суссекс, к друзьям бабушки, к Буллен-Смитам. Буду играть в теннис на газоне, а миссис Буллен-Смит будет заставлять меня отрабатывать произношение межзубных звуков. Папа говорит, что это мое слабое место, что я неверно произношу эти звуки, Вы это замечали? Как Вам известно, Нэнни О’Райан, моя старая няня — ирландка. Она родилась в деревне Пакназилл, возле города Корка, на юге острова. Правда же, красивое название? В Пакназилле есть море, причем, похоже, очень приятное, благодаря Гольфстриму, а возле озера знаете кого можно увидеть? Коров и лебедей, которые мирно живут рядом друг с другом. Дорогая Сабина, Вы собираетесь, когда вырастете, писать книги. А что Вы думаете о такой вот дружбе коров и лебедей? Выходит, животные умнее людей? Здесь, за рекой Бидассоа, напротив нашей виллы, идет война. Я Вам пишу, а там свистят пули, летят стрелы, взрываются бомбы, грохочут пушки. И я…

Хорошее начало. Папе понравится. Я оставлю письмо на виду, он оценит и про утренний звон колоколов, и вопрос «Выходит, животные умнее людей?». Ведь он сам говорит, что иногда народ бывает хуже стаи волков. Конечно, надо бы чем-то заменить «взрываются бомбы, грохочут пушки». И стрелы тоже, их в первую очередь надо заменить. Что за странная мысль, откуда эти стрелы? Почему бы тогда не праща Давида? Почему не арбалеты, не партазаны и не алебарды? Почему не аркебузы, благодаря которым Карл V сумел победить нас, бедных французов, при Павии? Почему мне не написать: Дорогая Сабина, пока я пишу Вам эти строки, хорошие испанцы кромсают на куски плохих? Разве не в этом преимущество хороших, что они кромсают на куски (на сколько кусков? какой они формы?) плохих? Разве древние евреи не занимались исключительно тем, что кромсали на куски филистимлян и амалецитов? Ладно, хватит. Как сказала бы матушка Дастье, не отпускайте, Хильдегарда, ваше воображение в свободное плавание. Единственное, что летало, взрывалось и стреляло этой ночью, был фейерверк в честь 14 июля, говорят даже, что он закончился заревом над морем, за Двумя Близнецами.