Катрин Панколь - Я была до тебя

Но я же точно видела! Я видела, как она сидит у тебя на спине, точно злая ведьма. Я могла представить тебе подробный и обстоятельный отчет, описать рисовую пудру у нее на щеках, слежавшуюся розовой коркой, ее седые волосы, завитые в безупречный перманент, ее широкие руки в перчатках, сжимающие замшевую сумочку, ее тяжелые отечные ноги. Я ее видела!

Я ее видела…

Я сама видела или это враг подсунул мне ее образ?

Наверное, ты почувствовал, что ведешь себя слишком суетливо, и все твое возбуждение внезапно улеглось. Ты снова стал спокойным и уверенным в себе мужчиной. Любящим и способным мне помочь. Проскользнуть в приоткрывшуюся щель.

Или это опять козни врага?

Ты приблизился, обнял меня. Я еще держалась настороже, но не отпрянула.

— Я буду сильнее тебя! Сильнее всего на свете! Ты только не мешай мне. Доверься!

Я уткнулась тебе в грудь. Твои слова баюкали меня, усыпляя грызущие душу сомнения. Мне хотелось плакать, вылить на твою черную куртку литры теплой соленой воды. Как же я устала, как я устала. Я больше ничего не соображаю. Не представляю, за что уцепиться. И все же я сдержала себя. Слишком легкий выход, чтобы он меня устроил. Я еще не до конца убеждена, что ошиблась. И потом, я ведь веду расследование. Инспектор не плачет. Он копает. Собирает улики и свидетельства. Да. Надо опросить всех свидетелей.

— Я стану идеальным мужчиной! Я научусь тебя любить, помогу тебе не спеша прийти ко мне. Я больше никогда не буду тебя торопить и принуждать. Вот увидишь! Я буду любить тебя, как тебе этого хочется.

— Я вовсе не хочу, чтобы ты стал идеальным, — тихо сказала я. — Не в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово… Я хочу, чтобы ты был собой. Таким, какой ты есть на самом деле.

Идеальный мужчина… А что это, собственно, такое? Мужчина, твердо стоящий на ногах и занимающий свою территорию. Далекий от совершенства, зато твердо знающий, кто он такой. Признающий свою ограниченность и свои плюсы. Не боящийся сказать: да, я такой, какой есть, и намерен извлечь из себя все лучшее, на что способен. Не стремящийся стать другим. Нравиться любой ценой. Нравиться другому человеку, чтобы забыть главное: что он всего лишь один из многих. Такой же, как все прочие.

— Проблема не в том, чтобы достичь совершенства. — Когда я заговорила, голос мой дрожал, как будто я собиралась открыть ему великую истину. — Проблема в том, чтобы признать, что ты не всесилен, и довольствоваться своей территорией. Тут я могу тебе помочь. Воспользуйся этим. Это ведь тоже называется любовью. Способ стать собой — благодаря женщине, которая смотрит на тебя и любит в тебе тебя самого, а не твой идеальный образ. Я хочу учиться этому вместе с тобой. Ради тебя и ради себя. Мне это нужно не меньше, чем тебе, ты же знаешь.

Он согласился. Он меня выслушал. Он мне пообещал.

В его глазах сверкало пламя счастья. Он взял на себя новую важную миссию.

— Сейчас мне хотелось бы побыть одной. Я устала, ужасно устала.

— Я тебе не помешаю. Просто посижу здесь. Буду смотреть, как ты спишь…

— Не надо, прошу тебя.

Я пыталась скрыть внезапно охватившее меня отвращение к нему. К старухе, которая третьей лишней затесалась между нами. У меня перед глазами все еще стояли ее широкие бедра, толстые ноги, лечебные чулки. Это она была возле меня, протягивая ко мне руки.

Чтобы меня задушить. Уничтожить.

— Постой, ровно две минуты назад ты говорил, что больше не будешь меня принуждать. Ты что, уже забыл? Единственное, о чем я тебя прошу, это просто слушать меня. Умоляю: просто слушай.

— Да я к тебе пальцем не притронусь! Я не хочу тебя оставлять…

Я покачала головой и начала потихоньку теснить его к двери. Я подталкивала его крупное, тяжелое, громоздкое тело, от которого в моем доме стало тесно. Он упирался, пытался вывернуться, вернуть себе проигранную территорию.

— Ну пожалуйста, — тихо ныл он, похожий на наказанного ребенка. — Ну пожалуйста…

— Нет. Я не хочу. Только не сегодня.

— Значит, между нами все кончено?

— Вовсе нет. Просто мне нужно немного времени. И пространства.

— А мне что делать?

— Иди домой. Завтра созвонимся.

— Ты обещаешь?

— Обещаю.

Он бросил на меня испуганный взгляд, просящий дать еще одно, последнее подтверждение, еще одно, самое верное обещание. Я открыла дверь и выпихнула его на лестничную площадку. Он успел сунуть ногу в дверной проем.

— Так что, значит — конец? — снова спросил он.

Я улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй. Он стоял замерев и смотрел, как дверь медленно закрывается у него перед носом. Я опустилась на пол и прислушалась: сейчас раздастся звук его удаляющихся шагов. Тишина. Мы держались каждый со своей стороны запертой двери. Он все не уходил. Я приказала себе не шевелиться. Ждать…

— Я сам тебе позвоню! — наконец громко крикнул он. — Сам позвоню!

И я услышала его тяжелую поступь, от которой застонали ступени лестницы.

На следующий день он не позвонил. Ни на второй, ни на третий.

Ко мне медленно возвращалось желание. Я уже думала о нем как о ком-то восхитительном, без кого мне так плохо и с кем так хорошо.

Я думала о нем без страха.

Я стерла из памяти сцену нашей гонки по улице Риволи. Отнесла ее на счет врага. И показала ему — врагу — язык. Я поняла, что мне ничего не стоит с ним справиться.

Я больше не боялась оседлавшей его старухи. И вообще, может быть, она мне пригрезилась. А если и нет, я и ее смогу победить. Победила же я свою мать. Я теперь сильнее всех на свете матерей вместе взятых.

Грег был проездом в Париже, где шла рекламная кампания его нового фильма.

Он был проездом в Париже, но в последний момент отказался участвовать в рекламной кампании своего нового фильма. Отменил все встречи с журналистами. Ему расхотелось беседовать о своем фильме, тем более — защищать его.

— Подумаешь, очередной фильм, — сказал он. — Еще один дерьмовый фильм.

— Как ты можешь так говорить? — возмутилась я. — Французские критики превознесли твой последний фильм до небес!

— Зато американские опустили. Как обычно. Anyway… Зарабатываю детишкам на молочишко. И бывшим женам. Вот и все, на что я гожусь. Добывать им молочишко.

— Ты всегда так относился к своим фильмам?

— Поначалу — нет. Поначалу я балдел. Мне все казалось чудом. А потом…

Он замолчал и в отчаянии махнул рукой. Сжал ладони, заставив пальцы щелкнуть, погладил щетину на подбородке.

— Пойдем поедим? — предложил он. — Жрать хочу как собака!

Я поделилась с ним результатами своего расследования. Рассказала про ужин с матерью. Тебе повезло, сказал он, повезло, что у тебя такая мать — прямая и грубая. Сколько времени сэкономила!

— А у меня отец умер, — добавил он. — А я так и не успел с ним помириться. Too bad… Брат тоже умер. Любимчик матери. Ее гордость и надежда. Знаешь, что она мне сказала? Когда звонила, чтобы сообщить ужасную новость?