Сергей Алексеев - Дива

Опытный и бывалый недоеденный охотовед никак не мог избавиться от шока, а более от обиды, что его — самого Костыля! — так задёшево купили китайской игрушкой. И теперь не избежать посмешища и издева­тельских шуток зловредных пижменских аборигенов.

Жажда мести и привела его в чувство, он даже ко­стыль откинул и стал собирать всё в мешок.

— Вешаем обратно и засаду! Возьмём с поличным!

И только когда упакованную куклу вернули на дере­во, к Костылю вернулось самообладание.

— Ты откуда узнал про рекламную игрушку? — мно­гозначительно спросил он, опустив другой вопрос: уж не сам ли её привёз?

— Я даже скажу, кто её повесил, — ухмыльнулся За­рубин. — Этих людей ты должен знать, если здесь хозя­ин. Их было двое.

— Кто? — обомлел тот, готовый опять погрузиться в шоковое состояние — даже недоеденная рука задёргалась.

— Один на гориллу похож, чёрная борода, волосы до плеч...

— Борута! — воскликнул охотовед. — Данила, а пого­няла — Собачник... А второй?

— Тот на птицу похож, с клювом и бородка торчком...

— Толстый, грузный?

— Худой, носатый, как дятел...

Недоеденному было стыдно признаваться в некомпе­тентности.

— У него в прошлом году академик жил, Шлопак фа­милия. Но тот толстый, и на Пижму теперь не ездит...

— Не знаю. Видел двоих, один точно Борута. По опи­санию.

— Опять какой-нибудь новый академик. У Боруты веч­но полудурки тусуются! Ты когда успел отследить?

— Попутно, — хмыкнул Зарубин.

— Ну, везучий!.. Что же они ночью куклу не надули?

— Я мог их спугнуть, решили не рисковать.

Когда сели в машину, Недоеденный вызвал по рации двух егерей, сделал общий отбой тревоги, сообщив, что йети пойман, однако скоро насупился и приуныл.

— Про губернаторского медведя не забыл? — решил подбодрить его Зарубин.

— Не забыл...

— Сегодня вечером я готов на лабаз. Ты хорошо его привязал?

— Успокойся, будет тебе зверь...

— Привязал, но ищешь способ зажилить? Королю от­дать?

Но прозорливца из Зарубина не получилось, охотове­да мучили совсем другие мысли.

— Сейчас думаю и одного не пойму, — признался Костыль. — Погладить по лысине губернатора она ещё могла. Но как резиновая кукла завалила лабаз? А потом меня вышвырнула из засидки?..

— Она же управляемая.

— И как Эдика поцеловала? До сих пор рожа синяя?

— Там пасть устроена как присоска, дыня влезет...

— Ты успел всё изучить? Испытать? — язвительно спросил он.

— Я же учёный, — отозвался Зарубин. — Это моя рабо­та. Привезём куклу на базу, надуем, поэкспериментируем...

Того уже душило самолюбие, точнее сказать, грызло нежелание ещё раз попасть впросак и опозориться. Пока возвращались на базу, Костыль всю дорогу места себе не находил, метался, как Митроха в клетке. На базе же охотовед даже хромать перестал, изображая бурную де­ятельность, и про учёного забыл. Он отозвал всех егерей из лесу, дабы организовать посменную засаду у мешка с куклой; первых двух проинструктировал и уже отпра­вил на место. Заподозрив опасность, Борута мог вообще не прийти за мешком или не пугать прибалтов куклой ещё несколько дней.

— Давай съездим, посмотрим поле, — предложил За­рубин. — А вечером поеду и сяду. Мне сопровождение не требуется.

— Медведя сам выставлю! — по-хозяйски властно от­резал он. — Но когда этих кукловодов возьмут с полич­ным. И прояснятся все обстоятельства дела. Ты не бойся, без трофея не уедешь. Умею держать слово, за что и ценят.

Зарубин терпеть не мог, когда мужики таким образом начинали юлить, пятиться от своих слов, однако спорить не стал, а дал по мозгам из крупного калибра: достал те­лефон и начал набирать Москву. На базе стояла антенна и связь была отличной — губернатор постарался.

Костыль почуял опасность и мгновенно сделался ла­сковым:

— Игорь Сергеевич, ты пока не докладывай Фефе- лову! Поймаем Боруту, тогда уж по полному результату. А поле покажу, мне не жалко! Зверь твой, без вопросов!

Тут же посадил в свой УАЗ и повёз куда-то на восток, но старому колхозному просёлку с зарастающими сосня­ком полями по обе стороны. Даже какая-то полуразрушен­ная деревенька с силосными ямами мелькнула за окном. До подкормочной площадки с лабазом оказалось не так и близко, проехали десяток развилок, множество перекрёст­ков, и Зарубин с опозданием спохватился, что надо бы за­помнить дорогу. Навигатор был с собой, но цифровая элек­троника и космическая связь на Пижме не выдерживала никакой критики. Однако сегодня она работала на удив­ление исправно, Зарубин ставил точки, и ещё сам запоми­нал повороты, чтоб потом, в темноте, выбираться одному.

Или тогда придётся унижаться и просить, чтобы на охоту возил егерь...

Засеянное высоким овсом поле оказалось полностью закрыто лесным массивом, а с одной стороны отрезано глубоким древним оврагом, поросшим березняком. Круп­ные осторожные звери любили такие скрытые подходы, поэтому лабаз оказался на его краю; то есть движение медведя на поле было под полным контролем. Иные осо­би доживали до глубокой старости благодаря когда-то ус­мирённому чувству голода; возраст, опыт и чувство са­мосохранения заставляли медведя нарезать вокруг пищи несколько кругов, прежде чем он не удостоверится в пол­ной безопасности. У охотников считалось, привязать зве­ря на поле — это поставить лабаз в таком месте, где он ни при каком ветерке или даже тягуне не обнаружит че­ловеческого запаха и кружить перед выходом не станет.

Здесь всё было оборудовано со знанием дела, даже подъём в лабаз начинался со ствола когда-то поваленной толстой берёзы, мостом нависающей над руслом оврага. Медведь выходил на поле под ним и свежего запаха сле­да чуять не мог. Да и сам лабаз если был не королевским, то губернаторским точно: берестяная крыша от дождика, по секторам обстрела упоры для оружия, полочки, столик, на полу старая рогожа, чтоб не шуршала обувь, и мягкие подушки под задницу и спину, набитые гречневой половой.

— Зверь непутаный, выходит ровно в половине вось­мого, — шёпотом сообщил Костыль. — Можно часы про­верять. Кормится минут сорок, осторожный, часто ста­новится на дыбы. Окрас классический, бурый, по хребту лёгкая седина. Короче, выйдет — сразу узнаешь...

Сказал всё это так, будто свою любимую женщину от­давал и вроде бы даже всхлипнул, но возможно, от глу­бокого вздоха у него так хрустели переломанные ребра.

На обратном пути Зарубин ничего, кроме дороги и примет, которые будет видно при свете фар, не отсле­живал, поэтому показалось, доехали быстро. Сборщики уже вернулись на базу и теперь, отобедав, чистили и го­товили к заморозке добычу: около сотни пластмассовых ящиков, с горкой наполненных белыми грибами, жда­ли очереди на обработку, настроение холодноватых при­балтов казалось горячим и возвышенным. Они даже ста­рые советские песни пели, причём без всякой иронии, ностальгически тянули: «Широка страна моя родная...». На этот дружный хор будто бы перепуганный насмерть, поцелованный Эдик выполз на люди из своего тайного убежища, заклеив синий нос припудренным пластырем.