Эдуард Лимонов - Монголия

Два. Дарвинизм – туфта. Я это доказал, надеюсь, в книге «Титаны».

Основное, что следует запомнить, что дарвинизм – не научен.

Тогда ещё и науки не было, когда Дарвин свои две книги писал. Только отрывочные наблюдения за домашними, как правило, животными. Дарвинизм – это подлог.

И то что учёные-астрофизики не наблюдали до самого начала XXI века присутствия тёмной энергии, между тем она 73 % всего сущего, это не просто не то что скандал, но чёткий знак на небе «Науки никакой нет! Нет! Нет! Не существует!».

Мы лишь произвольно используем некие силы, происхождение и природа которых нам неизвестны. Такие как электричество, скажем.

И с чёрными дырами человечество опростоволосилось. Четверть века выдающийся головастик Стивен Хокинг нам о чёрных дырах напевал, а потом загрустил и обессилел и стал подавать сигналы, что он о природе чёрных дыр ничего не знает на самом деле.

Мы знаем очень мало.

Три. Свиное мясо – серое. Жирно-серое.

Я недолго учился в кулинарном училище, и там у нас была практика. Тонкими острыми ножами мы разделывали свиные полутуши.

В те годы, а это был 1961 и 1962-й я умел таким образом отлично обращаться с ножом.

На полутушах мы работали на фабрике-кухне.

Помню как ловко всё получалось, как обходил острым тонким ножом свиные лопатки.

Приобрёл определённую напористую уверенность тогда. Шутя мы спрашивали друг друга: «А человека можешь? Разделать?»

Дети все были крестьянские в кулинарном училище.

Девочки, кстати, встречались дико хороши, хотя в основном были не красавицы. Одна была с зелёными глазами нежная blonde – Настей звали. Личико ласковое, а глаза как у бенгальского тигра или как зелёный жуткий глаз радиоприёмника.

Где-то она сейчас, жива ли? Сколько детей родила пожирневшим телом? За сколькими пьяницами замужем побывала? Старушкой где-то живёт. Помнит ли меня? Я на неё заглядывался.

Мы помещались (кулинарное училище) в жалких бараках, но на центральной Сумской улице на другой стороне от харьковской достопримечательности – от Зеркальной струи. А рядом со струёй стоял тогда театральный институт.

Так мы в кулинарном похвалялись, что у нас девки лучше, чем в театральном институте.

Между прочим, так оно и было.

В настоящее время я курицу разделываю. Покупаю цельной тушкой и очень ловко на стандартные куски, а не лишь бы как я их почопливаю. Вначале вдоль по грудке и хребту. А затем на четвертушки, а четвертушки как это уж моя профессиональная тайна. Ещё на четыре каждую.

И в контейнер, и в пластиковый контейнер, и в морозильник.

Четыре. Женщина – второй вид человека?

Всегда считалось, что человек в его роде homo, единственный вид. Homo sapiens.

Древние больше нашего размышляли о человеке, просто до физических страданий размышляли. Библейское предание о том, что Создатель изготовил женщину из ребра Адамова, точь-в-точь соответствует современным постулатам науки. Наука ведь тщится восстановить по ДНК-образчику ткани, к примеру, мамонта.

Ну а в Библии Создатель именно это и делает, из ребра Адамова – выращивает ему самку.

Вот только ли она самка? А большой вопрос.

Человек-то не животное, а организм, созданный на базе животного, на базе примата. Какого именно?

Какая разница какого!

Женщине была дарована змеем (так же как и мужчине) – душа. И разум ему включили.

Но женская душа и женский разум оказались обусловлены её физическим телом, позаимствованным от примата.

В женщине имеются несколько отверстий.

Если без романтики, то это всего лишь кишки, выходящие на поверхность тела. Это кишки удовольствия.

Подобное понимание женщины слишком уж ужасно.

Поэтому вокруг входов в эти кишки повесили романтизм и идеализацию.

Были, я предполагаю, всегда жуткие простые люди, крестьяне, которые к женщине чувствовали как к выходящим на поверхность тела отверстиям.

У Игоря Молотова убили брата. В Петербурге. Убили уже как месяца три. Точнее три месяца назад или два, брат пропал. Как сгинул.

И вот вчера вечером ему позвонили из Питера следователи. У брата с собой не было документов, поэтому только сейчас дознались кто он, и вышли на Игоря.

Брат уже похоронен в безымянной номерной могиле.

Ночью нашли труп на улице с ножевыми ранениями, на голове следы ударов тупым предметом. Подозревается разбойное нападение.

Я пишу Игорю по электронной:

– Что, один жил? Пил?

– Да, по правде сказать, пил. И жил один. Жены никогда не было. 34 года. Теперь будет эксгумация, опознание.

– Пойди, поставь ему свечку, – написал я.

– Да я уже поставил с самого утра, сходил…

Слава тем, кто погибает ночью, зарезанный.

У кого нет ни семьи, ни жены, ни деток.

Ни деток, чтоб хлопали глазами как клопики.

Ни жены, некому будет скулить, вспоминая как тягал её за сиськи, и, преодолевая отвращение, вставлял.

Есть ещё один парень, у которого брата зарезали в Петербурге.

Ой, есть и ещё один. Это Сид Гребнев, его брата Андрея нашли убитым в Петербурге.

На улице. Такие у них улицы.

Хочется предполагать, что он есть, загробный мир. То есть помимо нашего, тот, куда попадаешь после смерти.

В небытие верить не хочется.

Моя мать умерла уже девять лет как.

Я укрываюсь её одеялом с аистами и через этот материальный предмет общаюсь с ней нематериальной. Так собаке дают понюхать шапку, которую утерял, убегая заключенный, и собака, вдыхая его запах, бежит по его следу.

Я встаю рано, порой и до шести утра и потому где-то с 13 часов делаю себе перерыв.

Ложусь в «гостиной» (назовём эту трапециевидную, расширяющуюся к двери комнату «гостиной»), ложусь под материнское верблюжье с аистами одеяло, одну из немногих вещей, которые я захотел унаследовать от родителей.

Ложусь на полчаса, минут на сорок.

Одеяло кирпичного и белого цветов. Точнее кирпичный это терракотовый, азиатский в сущности цвет, мало употребляемый в Европе или в России.

Так вот, ложусь, укрываюсь одеялом, аж до верхней губы, так что седая борода китайского философа оказывается под одеялом и тогда говорю: «Здравствуй, мама!»

Ясно, что она не отвечает словесно. Но я, закрыв глаза, представляю как охотно моя мать – серая бабочка с седой головой устремляется из пространств вселенной, где она доселе летала, поближе ко мне.

«Подлетай, подлетай, это я, Эдик!» – не говорю, и не мыслю, а генерирую я. И мои эти токи смыкаются с ней. Связь установлена. Мы безмолвно общаемся. В ответ мать присылает мне даже и не мысли, но навевает состояния на ту или иную тему.

А я ей в ответ шлю свои состояния.

Таким образом мы бесперебойно общаемся.

Затем я неизбежно засыпаю.

Поскольку её импульсы слабы.