Элис Манро - Любовь хорошей женщины [сборник]

— О, еще одна крошка-буржуа, мечтающая превратиться в умирающего лебедя.

У нее было широкое лицо, спокойное, румяное, она никогда не пользовалась косметикой — Коттар не одобрял косметики, — и ее густые, зачесанные наверх прекрасные волосы венчал пышный шиньон. Кэт она казалась восхитительной — серафической и мудрой.

Поглощая картошку фри на пляже, Кэт и Сонье обсуждают персонажей прочитанных рассказов. Как же так, почему ни одна женщина не полюбила Стэнли Бернела? Что не так со Стэнли? Он ведь еще мальчик совсем — с этой своей настырной любовью, жадностью за столом, самодовольством. А вот Джонатан Траут, ведь жена Стэнли, Линда, должна была выйти за Джонатана Траута, за Джонатана, скользившего по воде, пока Стэнли плескался и фыркал. «Приветствую тебя, мой небесный цветок персика», — бархатным басом рокочет Джонатан. Он полон иронии, нежен и слаб. «Скоротечность жизни, скоротечность жизни», — говорит он. А дерзкий мир Стэнли рушится, он лишен доверия [6] Персонажи рассказа Кэтрин Мэнсфилд «У залива». . Что-то тревожило Кэт. Она не могла сказать об этом вслух, не решалась даже подумать. Неужели Кент похож на Стэнли?

Однажды Кэт и Сонье поспорили. Неприятный и неожиданный спор вызвал у них рассказ Д. Г. Лоуренса. Назывался он «Лис». В конце рассказа любовники — солдат и женщина по имени Марч — сидят на скале у моря, глядя на Атлантику, за которой их ждет будущий дом в Канаде. Они собираются покинуть Англию и начать новую жизнь. Они преданы друг другу, но на самом деле не вполне счастливы. Пока нет.

Солдат знает, что настоящего счастья им не видать, пока женщина не посвятит ему всю жизнь, чего не сделала до сих пор. Марч все еще борется с ним, чтобы уберечь свою жизнь, отделить от его жизни, и это ее вина, что оба подспудно несчастны, из-за ее усилий держаться своей женской души, своего женского ума. Она должна все это прекратить — прекратить думать, прекратить желать и начать топить свое сознание, пока оно полностью не погрузится в его сознание. Как тростник, колышущийся под поверхностью воды. Опусти глаза, опусти глаза — видишь, как тростник колышется в воде, он живой, но никогда не выйдет наружу. Именно так женская природа должна жить в мужской природе. Тогда и она будет счастлива, и он получит силу и довольство. И оба достигнут истинного супружества. Кэт заявила, что считает это чепухой.

И принялась обосновывать свою точку зрения:

— Он говорит о сексуальных отношениях, правда?

— Не совсем, — возражает Сонье. — О жизни вообще.

— Да. Но ведь именно секс ведет к беременности. То есть ведет при нормальном раскладе. Итак, у Марч ребенок. Или, возможно, не один. И она должна за ними смотреть. И как этим можно заниматься, если твои мысли колышутся под водой?

— Это слишком буквальное истолкование, — отвечает Сонье несколько покровительственно.

— Или ты способна думать и принимать решения, или не можешь ни того ни другого, — говорит Кэт. — Например, малыш собирается схватить бритву. Что ты делаешь? Просто говоришь: ах, я побултыхаюсь под водой, пока муж не придет домой, не включит мозги, наши общие мозги, и не обмозгует, разумно ли ребенку играть с бритвой, как тебе это?

— Ты доводишь до абсурда, — говорит Сонье.

Голоса обеих ожесточаются. У Кэт голос живой и язвительный, голос Сонье мрачен и упрям.

— Лоуренс не хотел детей. — говорит Кэт. — Он даже ревновал Фриду к ее детям от первого брака.

Сонье смотрит в одну точку у себя меж колен, просеивая пальцами песок.

— Просто я думаю, как это было бы прекрасно, — говорит она, — как было бы прекрасно, если бы женщина смогла.

Кэт понимает: что-то пошло не так. Что-то не так с ее собственными доводами. Почему она так разозлилась и взволновалась? Почему она заговорила о малышах, о детях? Потому что у нее есть ребенок, а у Сонье нет? Не потому ли она заговорила о Лоуренсе и Фриде, что подозревала — нечто похожее происходит между Сонье и Коттаром?

Когда ты выстраиваешь доказательства, используя детей в качестве аргумента, и говоришь, что женщине следует присматривать за детьми, ты вне подозрений. Тебя не в чем винить. Но когда Кэт прибегает к подобным аргументам, она прикрывается детьми. Она не может смириться с метафорой про тростник и воду, она чувствует, как разрывает, как душит ее бессознательный протест. Выходит, это она о себе думает, не о детях. Она и есть та самая, порицаемая Лоуренсом женщина. Но она не скажет об этом напрямик, потому что Сонье может заподозрить — или сама Кэт заподозрит, — что собственная ее жизнь бедна и неполноценна.

Сонье, которая обмолвилась во время другого щекотливого разговора: «Мое счастье зависит от Коттара».

Мое счастье зависит от Коттара.

Это утверждение потрясло Кэт. Она бы никогда не сказала ничего подобного о Кенте. Себе бы она такого не пожелала. Но Кэт не хотелось, чтобы Сонье считала ее женщиной, испытывающей нехватку любви. Которую никогда не считали достойной любви до исступления и которой никогда не предлагали такой любви.

Кент помнил название орегонского городка, куда переехали Коттар и Сонье. Вернее, куда переехала Сонье на исходе лета. Она отправилась присматривать за матерью Коттара, когда Коттар умотал на очередной дальневосточный пикник за счет газеты. Поговаривали о каких-то воображаемых или реальных проблемах, возникших, когда Коттар вернулся из Китая в Штаты. Сонье и Коттар решили по его возвращении встретиться в Канаде и, может, даже перевезти туда же его мать.

Маловероятно, что Сонье снова живет в их городке. Но возможно, тут поселилась мать Коттара, хотя вряд ли. Кент сказал, что ради этого заезжать туда не стоит, но Дебора спросила:

— Почему же, разве не интересно узнать, там ли она?

Они спросили на почте, им указали направление. Кент с Деборой ехали из города по песчаным дюнам — вела машину Дебора, как и всегда во время таких вот долгих, неторопливых путешествий. Дебора и Кент только что навестили Ноэль, дочь Кента, которая жила в Торонто, и его двух сыновей от второй жены, Пэт, — одного в Монреале, а другого в Мэриленде. Они провели время со старыми друзьями Кента и Пэт, жившими теперь в элитной резиденции в Аризоне, и с родителями Деборы — ровесниками Кента — в Санта-Барбаре. Теперь они направлялись на Западное побережье, домой в Ванкувер, но не слишком торопились, чтобы не утомлять Кента.

Трава покрывала дюны. Они выглядели как обыкновенные холмы, если не считать оголенные песчаные верхушки, из-за которых пейзаж казался игрушечным. Детская конструкция, только непомерно разросшаяся.

Дорога упиралась прямо в искомый дом. Ошибиться было невозможно. Вот и табличка: «Тихоокеанская школа танцев». И имя Сонье, и объявление о продаже ниже. И женщина, подстригающая кусты в саду.