Элис Манро - Любовь хорошей женщины [сборник]

А ведь у него была причина повидать ее, к которой они так и не приблизились из-за этих причитаний по Коттару.

— Будем откровенны, — сказал он, — не очень-то благоразумно так себя вести, если откровенно.

— Погоня за химерами, — охотно согласилась Сонье.

— Существует вероятность, что он уже умер, так или иначе.

— Верно.

— Или мог уехать куда угодно и жить где угодно, если ваша теория верна.

— Точно.

— Значит, единственная надежда — что он умер на самом деле, и тогда ваша теория ошибочна, и вы получите тому подтверждение и не продвинетесь ни на шаг.

— О, я думаю, что продвинусь.

— Но вы же можете точно так же оставаться здесь и написать несколько писем.

Сонье сказала, что она не может согласиться. Сказала, что нельзя обращаться в официальные органы в делах такого рода.

— Нужно стать своей на улицах.

На улицах Джакарты для начала, вот что она имела в виду. В местах таких, как Джакарта, люди не живут за замкнутыми дверьми. Люди живут на улицах, и все про них известно. Знают владельцы лавок, всегда есть кто-то, знающий кого-то еще, и так далее. Она будет задавать вопросы, и пройдет слух, что она здесь. Такой человек, как Коттар, не может пропасть бесследно. Даже если прошло столько времени, должна остаться память. Информация любого сорта. Может, и дорогостоящая, и не все будет правдой. И все равно.

Кент хотел спросить, как она планирует достать денег. Не получила ли она что-то в наследство от родителей? Он вроде помнил, что они порвали с ней, когда она вышла замуж. Видимо, она думала, что ей отвалится жирный кусок за этот дом. Времени на это уйдет немало, но, может, она и права.

Но даже если это так, она не сможет отмахнуться от всего за пару месяцев. Но слух пройдет, это точно.

— В тех городах многое изменилось, — все, что он мог сказать.

— Не то чтобы я пренебрегаю обычными каналами, — сказала она. — Я пойду везде. Посольства, регистрация смерти, истории болезни, если там такое есть. На самом деле я уже написала письма. Но в ответ одни отписки. Надо появиться там во плоти. Там надо быть. Быть там. Ходить кругами, и всех раздражать, и находить слабые места, и быть готовым сунуть в руку, если необходимо. У меня нет ни малейших иллюзий, что это будет легко. Например, я знаю о тамошней изнуряющей жаре. И кажется, там нет ни одного приличного места, во всей Джакарте. Там болота и низины везде. Я же не дура. Я сделаю прививки и приму все предосторожности. Возьму все витамины, и потом, Джакарту основали голландцы, там должен быть джин. Голландская Вест-Индия. Это не очень старый город, вы же знаете. Построен где-то в тысяча шестисотых, я думаю. Одну минутку. У меня много… я покажу вам… где же они…

Она поставила стакан, который уже был пуст какое-то время, быстро встала и, сделав несколько шагов, споткнулась о порванную подстилку и накренилась, но устояла, ухватившись за дверь.

— Надо бы избавиться от этих старых ковриков, — сказала Сонье и помчалась в дом.

Он слышал, как она сражается с неуступчивыми ящиками комода, потом звук упавшей кучи бумаг, и она при этом продолжала с ним говорить полубезумным убедительным тоном — люди отчаявшиеся пытаются привлечь ваше внимание. Кент не мог разобрать, что она говорила — или пыталась сказать. Он воспользовался возможностью принять лекарство — последние полчаса он только об этом и думал. Это была пилюлька, которую можно было проглотить без жидкости — его стакан тоже был пуст. И он мог бы, возможно, положить ее в рот так, что Сонье ничего бы и не заметила. Но что-то вроде застенчивости или суеверия останавливало его. Он сопротивлялся постоянным заботам Деборы, хранящей его здоровье, и дети его должны были знать это, но, казалось, существовал некий запрет на подобную откровенность с ровесниками Кента.

Таблетка пришлась ко времени. Прилив слабости, враждебный жар, пугающий распад подкрались и выступили капельками пота на висках. Несколько минут он чувствовал, как они захватывают плацдарм, но, равномерно дыша и медленно меняя положение рук и ног, он вернул себе позиции. Все это время Сонье возилась с кипой бумажных карт и листами, которые, наверное, были копиями страниц из библиотечных книг. Кое-что выскользнуло у нее из рук, когда она наконец уселась. Коврик покрылся бумагой.

— Вот то, что теперь называют старой Батавией, — сказала она. — Тут все хорошо, геометрически расположено. Очень по-голландски. Вот пригород под названием Вельтверден. Это значит «вполне довольный». Ну не шутка ли будет, если я найду его там? А вот старая португальская церковь. Построена в конце тысяча шестисотых. Конечно, это мусульманская страна. У них там самая большая мечеть в Юго-Восточной Азии. Капитан Кук заходил туда для ремонта кораблей и очень хвалил тамошние верфи. Но сказал, что дренажные канавы в болотах были плохи. И наверняка такими и остались. Коттар никогда не выглядел крепким, но заботился о себе получше, чем можно было подумать. Он не просто болтался по малярийным болотам или покупал выпивку с лотка на улицах. Ну да, конечно, теперь, если он там, я надеюсь, что он уже полностью акклиматизировался. Я не знаю, что ожидать. Могу представить, что он полностью натурализовался, стал похож на них, или воображаю его мирно живущим с маленькой желтой женщиной, которая его всегда ждет. Представляю, как он ест фрукты у бассейна. Или ходит повсюду, собирая деньги для бедняков.

Вообще говоря, кое-что Кент помнил. Ночь на берегу, Коттара, обернутого лишь полотенечком, который подошел к нему и спросил, что он знает, как фармацевт, о тропических болезнях. Но это не выглядело неуместным. Любой, собирающийся туда, куда он собирался, задал бы такой же вопрос.

— Вы думаете об Индии, — сказал он Сонье.

Он уже пришел в себя, таблетка прибавила надежности механизму у него внутри, остановив то, что он ощущал как расход костного мозга.

— Вы знаете, есть одна причина, по которой он должен быть жив, — сказала Сонье. — Он мне не снится. Мне снятся умершие. Все время мне снится моя свекровь.

— Мне ничего не снится, — сказал Кент.

— Всем людям снятся сны, — возразила Сонье. — Вы просто не помните.

Он потряс головой. Кэт еще жива. Она живет в Онтарио. В Холлибёртоне, недалеко от Торонто.

— Твоя мать знает, что я здесь? — спросил он у Ноэль.

— О, ну конечно, — ответила та. — Наверняка.

Но никто так и не постучался в двери. Когда Дебора спросила его, хочет ли Кент сделать крюк, он ответил:

— Давай не сбиваться с дороги. Не стоит.

Кэт жила одна у озерца. Мужчина, выстроивший вместе с нею дом, в котором они с Кэт прожили довольно долго, умер.

— Но у нее есть друзья, — сказала Ноэль, — она в порядке.

Когда Сонье упомянула Кэт ранее в их разговоре, у Кента возникло теплое и опасливое ощущение, что эти две женщины все еще общаются. Существовал риск, что ему придется выслушать то, чего он знать не хотел, но была и надежда, что Сонье донесет Кэт, как хорошо он выглядит (и он полагал, что хорошо, — неизменный вес и ровный загар с Юго-Запада) и как он счастлив в браке. Ноэль могла сказать что-то подобное. Но слово Сонье значило бы больше. Он ожидал, что Сонье заговорит о Кэт снова. Но Сонье не пошла этим галсом.