Юрий Цыганов - Гарри-бес и его подопечные

Бабу-идола зовут Бона-матерь.

Оказавшись в столице, Птица долго кружил, подбирая себе гнездо. Он уже стал Птицей, но еще не был Птицей ас, поэтому поиски носили хаотичный характер.

Сколько и где он летал — неведомо. Однако чутье творца и вездесущее Провидение направили наконец сей необузданный Дух посетить нашу местность.

Летая по просторам великого города, Птица наблюдал дома, обильные всевозможными благами, жителей, в избытке приятности шатающихся без дела, узнал новые удовольствия и обнаружил в груди жгучие потребности, вконец разлюбив мрачные леса свои, некогда украшаемые для него одним лишь буйством стихий.

— Я покорю этот призрачный город своей зримой личностью, — решил Птица. — Здесь буду жить. Мне здесь нравится…

Особенно приглянулась Меньшикова башня на Чистых прудах. Она возникла, как возникает диво: стройная, розовая с золотой шишкой вместо головы.

— Я женюсь на этой шикарной тетке! — объявил Птица. — Фиктивно.

Сказано — сделано. С обоюдного согласия Птица застолбил территорию.

Коммуналка, куда он въехал, расправив парусом ноздри и изобразив на лице естественную свирепость, была искусна в коварстве. Десятилетний опыт противостояния кланов отточил их гибельное ремесло до совершенства.

Имея дух пылкий и бодрость героя, Птица оказался дилетантом в политических играх коммунального бомонда.

Построив в шеренгу двух пьющих старух, малолетку, дедка с трагическим (для страны) прошлым и Марину с Валерой, Птица обозначил свои права просто:

— Я архитектор, бона-мать, гениальный художник современности, имею намерение проживать здесь свободным образом в присущей мне манере, о чем вас раз и навсегда уведомляю. Искушать мой нрав не советую — получите огорчение.

Коммуналка внимала Герою со свойственным аристократии безразличием. Отточенность манер сей гремучей, видавшей виды публики таила в себе неуязвимость, достойную самой высокой Дипломатии.

— Не ссы, — сказал Валера, не меняя выражения светлых глаз. — Все путем, командир, исполним в лучшем виде.

— Дружочек, — сказала одна из старух, рыхлого телосложения, — Я знаишь, какая… Я дочь командарма, с партизаном жила в продотряде, в дружественной нам Германии, и офицеры обходительные как мотыльки порхали вокруг и склоняли меня к сожительству. А я знаишь, какая…

Вторая старуха, пьянее первой, задвигалась вдруг каким-то изуверским манером (словно Майкл Джексон, но в заторможенном темпе) и воспроизвела звуки, толковать которые я бы не рискнул.

— И-и-и-и! шиза, мурлин мурло недовинченный!

Зато дедок (с гибельным для страны прошлым) был трезв и конкретен.

— ****ей не водить, график дежурства на кухне, шуму не издавать, эЛТэПэ, слава Богу, пока никто не отменял.

Точку поставил малолетка.

Он подошел к Птице, потупив наглые глазки:

— Дяденька, ты че — Илья Муромец? А я змей Горыныч, — и, рванув рубаху на груди, завопил: — Коли меня, коли!!

Птица по достоинству оценил зарытые таланты самородков. Театр-студия на Чистых прудах имени «Современника» пребывала в отрыве. Источники вдохновения, изрядно оскудевшие, стояли всюду в количестве многозначном.

Ничего не поняв из вышесказанного, Птица ухватил однако суть: контингент искушен и коварен, обстановка приближена к экстремальной, Бона-матерь ему не помощница и надеяться надо только на извилистость мысли и неуязвимость тылов.

Тогда Птица сделал шаг, расценить который можно как малоэффективный в тактическом плане. Однако Крестный отец одуванчиков лишь выигрывал время для глобальных стратегических решений.

Он извлек из кармана портмоне, из портмоне — развесистую купюру и сунул ее Валерию в нос: «Чеши в сельмаг».

Надо заметить, что энергетика воздействия крупных купюр на личность давно уже ждет своего исследователя. Вполне допускаю оригинальные открытия в этой области.

Партизановна, например, зарделась и опала, как лист осенний, и зашуршала в сторону Птицы, влекомая импульсом магнетического происхождения. Старуха Джексон, таинственно щурясь, исполнила низовой танец живота и произнесла маловразумительный спич: «О-ссс-поди! каки'елюди вго'лливуде». Дедок напрягся, малолетка сквозонул, Марина преобразилась, а Валера, не меняя младенческой синевы глаз, выдохнул: «Кому??!».

Дальнейшие события протекали соответственно заданной теме. Театр имени «Современника» отрабатывал репертуар, утвержденный свыше.

Купюру линчевали и схоронили, как и положено, на дне стакана, обретая взамен вялотекущее буйство, заторможенный пафос и Истину, обликом и манерами похожую на старуху Джексон.

Апофеоз праздника ознаменовался чудесами обильными и метаморфозами жуткими.

Когда уже не одна купюра пошла на прокорм чудищу алчущему, синь Валериных глаз прорвалась вдруг в пространство, наполнив квартиру некоей зыбкостью и содроганием. Очертания предметов приобрели эфемерность и взаимопроникновенность, а в стенах обнаружились сквозные отверстия. Иначе как объяснить постоянное возникновение и исчезновение ее обитателей.

Старуха Джексон без видимых причин вздыбилась ввысь, а Партизановна размокла и заструилась. Дедок впал в прошлую жизнь и, застолбив себе место в сквозном отверстии, облаял праздношатающуюся Марину. Марина завопила, делая испуганное лицо, а дедок, захлопнув сквозное отверстие, запрыгал мячиком в дальний угол, где и отрапортовал, взяв под козырек: «Вохр Вертухаев пост сдал».

Малолетка, притаившись, плескался, ловя отражение в растекшейся Партизановне и напевал:

Птица же, воспарив грубой плотью, хохотал:

— Что, поганки, бона-мать, засквозили? размякли? вздыбились? а я вот ща ка-а-ак

дуну — плюну — попишу —

полысну — пощекочу!

Разметаю ваш семенной генофонд по углам, размажу по стенам.

Не то попрет из земли родной мутота одноклеточная. Расползется плесень беспросветная по весям цветущим и городам великим.

Доколе!!

Не для того я Могут-птица, лицо глобальное, личность эпохальная, крестный отец всея одуванчиков!

…тьма плескалась, зависала, сквозила, шла косяком и всасывала в себя все…

Колесо истории продолжало свой неторопливый ход.

Хочется заметить, однако: это Родина моя. Ее судьба и в славе, и в упадке, и в полном размокании равно для нас достопамятна.

И еще мысль: история современников есть национальное достояние, необходимое всем, кто достоин иметь Отечество.

Птица забронзовел не сразу.

Он бронзовел поэтапно, согласно собственным умозаключениям, в целях увековечения Прозрений небывалых, осенявших его в обилии.