Юрий Цыганов - Гарри-бес и его подопечные

Всю ночь трудился. Утром будит подругу:

— Вставай, кудрявая. Смотри, что дядька за ночь учудил. Подарок тебе сотворил свадебный. «Течет река Ольга» называется.

Улыбается дева молодая. Нравится ей решительно все. А особенно губы, в кучерявой бороде спрятанные. И руки большие и теплые. Млеет подруга, ластится…

— Вот что, — говорит тогда Птица, — ты хоть аппетитная, словно пончик, и свежая, словно цитрус, и попка у тебя круглая и мяконькая, только я тебя не трону до свадьбы. Не проси. Разве что кусочек надкушу попробовать… Все должно быть в традициях, по закону отцов. А Калигула придет иль еще кто, да начнут тебя лапать — гони! Им, коням, только дай волю…

И нахмурился думою мудрой: горе дому, коим владеет жена, горе царству, коим владеют многие.

Однако чудеса продолжались.

Звонит кто-то в дверь неожиданный, с утра пораньше. Открывает Птица — стоят двое из ларца, а по серединке Судьба-индейка в виде мамы фартовой. Клевая халява вороха в соболях. Из-под соболей шелуха огнем полыхает.

— Нью рашен — представляются гости — буревестники крутых перемен. — Приобретаем недвижимость оптом и в розницу.

— Кому?!

Улыбаются гости, мама бровь вскинула: «Не поняла, блин, вопроса».

— Как вы сказали?

— Кому вы мозги пудрите? Я ж Птица Асс — художник мировой значимости.

— О, кей! — сказали гости. — Без базара.

И предлагают Птице взамен его 36+15 отдельную трехкомнатную квартиру в центре плюс крупную цифру в валюте.

Взвыл Птица унутренне, забегал: не слишком крутая раскрутка? Однако превозмог себя, спрашивает:

— А куда остальной народ денете? Ну к примеру…

— Не обидим, — говорят, — какие проблемы? Партизановну, к примеру, в Митино, Валеру с Мариной — на 101-й километр, малолетку — в подельники, а дедка, чего уж там, — на свалку истории. Там его место.

— Годится, — говорит Птица, — все по справедливости. Я подумаю…

Проводил гостей неожиданных, забегает в хоромину свою, бухнулся на колени перед образами и давай об пол колотиться.

— В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой. Не отврати от мене многие щедроты Твоя и услыши стенание конечное. Ты же мя благослови, Ты же мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь.

Все случилось по писанному.

Переехал он в новое жилье, как в горячке. Правда, спину надорвал, таская скарб. Да жену потерял в суматохе.

Да что спина! что жена! когда обрел он свободу несомненную, нераздельную, беспредельную! Свершилось!

Наконец я свободен, как муха в полете!

А жилье оказалось на редкость приятное. Небольшая трехкомнатная квартирка в кирпичном доме рядом с метро «Новослободская», да четыре тысячи баксов в нагрузку. (Отродясь Птица столько бабок в руках не держал.) Балкон есть, с видом на тихий дворик. С балкона магазин виден.

Сделал Птица ремонт, потолки расписал, картины развесил, телевизор купил. На дворе месяц май любимый. Разделся Птица до гола, бродит по квартире, как помешанный: вот оно — блаженство всепроникающее!

Хочешь — в ванну залягу, хочешь — чаю напьюсь, а хочешь — с балкона на весь белый свет кукарекну!

Боже мой! Двадцать лет в коммунальном чаду на пятнадцати метрах. Война не на живот, а на смерть. Доносы, засады, менты… Марина паутину вяжет, дедок консультирует, Валера стучит. Да что вспоминать, кто живал — знает…

«И ЧТО?» — подумал Птица, глядя с балкона на магазин…

Это была последняя мысль свободного человека, лета мироздания 7503, месяца мая, в 24 день, в царствующем граде Москве, нашея Великия России.

Дальше мощь Птицыной кармы пересекла роковую черту и, сделав круг в искривленном пространстве сфер незримых, саму себя и накрыла.

Он попал в резонанс собственного звучания. Он уже не владел ситуацией. Он выпал из своего текста.

Конец был простым и страшным.

Река Ольга так и осталась где-то за горизонтом, вне досягаемости. Второй раз он так и не вступил в ее животворящие воды.

Зато приблудила божья тварь пес Орлик. Существо, призванное охранять его угасание. Они сдружились по-мужски и навечно. Не говоря лишних слов, лежали в обнимку на диване, мохнатые, раскидав руки-ноги, лапы да морды, как придется. Один в тревожном забытьи; другой, охраняя это забытье.

Очнувшись, Птица плескал себе водку в стакан, кормил Орлика со стола остатками пищи и выпускал погулять. Дверь его запиралась редко…

Однажды прибилось к ним еще одно существо — метростроевский инженер Елена. Она влюбилась отчаянно во все, что осталось от Птицы и что его окружало. Она убирала жилье, меняла баксы, покупала продукты и водку, гуляла с Орликом. Она знала, это единственное, что у нее есть и будет здесь, в этой жизни.

Птица гнал ее, подозревая в корысти; она же терпела все молча и не уходила.

Мелькали какие-то пьяные тени: подруги со товарищи, художники валялись по углам, звонили разгневанные спонсоры, требуя невозможного — его присутствия — ему никто уже не был нужен.

Гарри-бес проявился однажды. Гроб притащил.

— Давай, — говорит, — дурак, в игру сыграем. «Веришь — не веришь» называется. Кто проиграет, тот в гроб первый ляжет.

Достает две карты — черную и красную. Моя будет черная, говорит, твоя — красная. Перемешал.

— Тащи, дурак, карту. Веришь? Не веришь?

— Верую! — говорит Птица.

— А зря, — открыл карту бес: черная масть. — Лезь, дурак, в гроб.

Только Птица парень ловкий. Схватил вторую карту, а та тоже черная.

— Что? Объегорить меня решил, черный бес! Лезь сам в гроб.

Залез Гарри в гроб, накрылся крышкой. А Птица — ох, как ловок! — кольца стальные натянул, как на бочку, да забил насмерть.

Верещит Гарри, воет — страшно в гробу.

— Ничего, — говорит Птица, — в другой раз не обжулишь.

Птица продержался пятнадцать месяцев…

Обещанные шестьсот страшных истин были осушены…

К исходу срока он занемог жестокой болезнью; от головы до ног кипел бронзой. Бронза светилась стронцием. Разбухшая мертвая печень выпирала из живота огромной водянкой.

Болезнь исхитила разум, но мощный дух сопротивлялся до конца.

Дух расстался с телом только в августе. Выпал Птица Асс из гнезда, отлетел в поля одуванчиков и окаменел там, соединившись с войском желтоголовых братишек своих навсегда.

«Тетки, пусть даже самые гладкие, — говорил Птица Асс, — это еще не Любовь. Любовь — это когда живешь свободным манером и жизнь принимаешь такой, какую Бог подарил».

Апрель 1997 г.

Я глубоко неверующий тип… Это так. И все разговоры о любви к Богу вызывают во мне бесконечную усталость. И скуку. И раздражение. Меня тошнит от разговоров… И от вашего Бога тоже. Он неприятен мне, как крыса… Он мне отвратителен… Он болтлив, как престарелая девственница, темен и истаскан, как привокзальный бомж, весь в лишаях и чирьях… Он гадит под себя и воняет так, что можно задохнуться, находясь поблизости… Он стращает всех страшной карой, а сам ищет вшей у себя в бороде… Впрочем, он не опасен, как хочет казаться… разве что заразит вас чесоткой… Плюнь ему в рожу, он, пожалуй, и пойдет восвояси, ерничая и матерясь…