Михаил Чулаки - Долгие поиски

— Тушить! Бумага же кругом!

Тут мы вспомнили о своих диссертациях. Я колотил огонь спинкой стула. Коля таскал кружкой воду. Галя от страха вскочила на стол.

— Что мы ему скажем? — кричала она сверху. — Все погибло! Что я ему скажу?!

— Сарабанда ты! — орал я на Жанну. — Мезозухия! Синекдоха короткохвостая!

Я выкрикивал мало кому известные слова. В тот момент не играло роли, какое значение записано для них в словарях. Важно, что они звучали устрашающе. И в то же время в них слышалось подспудное восхищение.

Распространиться огню мы не дали, но от материалов к диссертации осталась груда пепла. Пепел летал по комнате, садился на столы, на лица. Я открыл форточку. Галя плакала.

— Ну чего вы, Гномша? Я же как лучше.

Галя не отвечала.

— Гном, ну хватит. Гно-ом!

— Да отстаньте вы! Совсем девка с ума сошла! Ну что я теперь ему скажу? Не вам говорить, а мне!

— Могу я сказать.

— Что вы скажете? Что делаете, что хотите, а я ничего не значу?!

Тут и Жанна заревела. Всхлипывая, она мыла пол, а Галя полдня просидела молча, глядя в окно. А потом начала подбирать подходящих испытуемых для Пирата. К его возвращению с юга дефицит был восполнен и статья написана; он так ничего и не узнал.

— В воде не тонет и в огне не горит, — с ненавистью сказала Жанна. — И все из-за таких, как вы! А потом будете носом крутить: «У нас кандидатская ничего не значит, любой дурак защитится».

— Так и есть, — отозвалась Галя. — Вы думаете, что-нибудь изменится, если вы одного потопите?

— Такие их и разводят!

После Жанниного бесполезного подвига я стал называть ее Синекдохой.

— Я не Синекдоха! — закричала она тем же капризным голосом, каким разговаривала с Галей. — Почему я Синекдоха?

Я не мог объяснить почему, но чувствовал, что сказано точно. И мне нравилось ее поддразнивать.

— Конечно, Синекдоха. Притом Короткохвостая.

— Не хочу быть Синекдохой! Гно-ом, чего он меня обзывает?

— Да бросьте вы… — Галя поискала слово и, повернувшись ко мне, выговорила неумело: — Бросьте бочку катить.

— Вовсе он не бочку катит! Ничего вы не понимаете. Да ну вас, смеетесь вы все надо мной. Злодеи! Уеду от вас.

И Жанна действительно уехала — в экскурсионное бюро. Без нее в лаборатории стало тихо, чинно и пустовато. Работать не хотелось, и я пошел в буфет.

В буфете я стал в очередь за красавицей Изольдой Федоровой. Она мне обрадовалась.

— Слушай, Леша, расскажи, что у вас там случилось с этим симпатичным аспирантом-заочником? — Я не удивился, что она знает: у нас в институте всегда все всё знают… — Я его на днях встретила, он какой-то растерянный, говорит: на меня нападают!

— Мало на него нападают. Присосался, как клещ.

— Ну а что ты хочешь? Хороший мальчик, что еще надо? И кто бы мог себе позволить, но не эта ваша… ну новая, забыла, как ее… При ее внешности надо вообще рта не раскрывать.

Я смотрел на Изольду Федорову. Красивая, ничего не скажешь. Такую не стыдно в витрине на Невском выставить. Но больше минуты на нее смотреть не хотелось: надоедало. Она всегда была невозмутима, эта красивая Изольда, как будто бережно несла свою красоту, все время боясь ее расплескать, и поэтому не могла отвлекаться ни радостью, ни грустью, ни восторгом, ни гневом. Разве можно сравнить с Синекдохой! Конечно, красавицей Жанну не назовешь, но смотреть на нее куда интереснее: каждое настроение проявляется на ее лице так откровенно, что ее поймет без переводчика любой иностранец.

В начале декабря наш и. о. сообщил, что Галя должна будет выступить на институтской конференции с докладом. Помню, как раз падал первый снег, мы стояли у окон и смотрели, когда вышел и. о. и объявил приятную новость. Эти доклады — что-то вроде языческого обряда: каждый отдел выступает со своей маленькой темкой, другие отделы, естественно, мало что из доклада понимают, но вежливо слушают — вернее, делают вид, что слушают: кто шепчется, кто читает, дожидаясь своей очереди. Смысл в том, что потом из этих докладов составляется сборник, а публикация в нем приравнивается к статье в журнале. Но нам-то это было ни к чему: Галя уже остепенилась, наши с Колей статьи приняты в физиологическом журнале — значит, только и. о. Павлова был заинтересован в докладе: прекрасный способ продемонстрировать плодотворную работу отдела. Вот пусть бы сам и. о. и делал! Но он, естественно, спихнул нам: во-первых, ему лень самому, во-вторых, несолидно заведующему с мелкой темой выступать.

— Решите вопрос и сообщите вашу тему Боровиковой, — сказал и. о. уходя. — Ей нужно срочно программы конференции в типографии заказывать.

Даже не поинтересовался, что будет за тема, — ведь важен сам факт доклада.

И. о. скрылся в своем кабинете, а мы принялись решать вопрос. Коля сказал, что если придумать какую-нибудь несуществующую тему — только бы звучала солидно, — то Боровикова, ученый секретарь, ничего не поймет, но переспросить не решится, потому что попытается скрыть, что ничего в нашем предмете не понимает. Так и проглотит молча.

— Например, о компроморфных секрефитах, — сказал я.

— А что это значит? — наивно спросила Галя.

— Ничего. Звучит красиво.

— Всякий солидный доклад должен начинаться со слов «К вопросу о…», — назидательно сообщил Коля, — или еще лучше: «Еще раз к вопросу о…»

— «Еще раз к вопросу о престижирации компроморфных секрефитов», — окончательно сформулировал я и записал на листке календаря, чтобы не забыть.

— А теперь Боровиковой отнести! — восторженно закричала Жанна. — Ведь проглотит!

Мы радостно засмеялись, представляя, что было бы, если б Боровикова напечатала тему в программе. На всю страну анекдот!

— Вот возьму и отнесу, — сказала Жанна.

— Врешь ты, Синекдоха, не отнесешь. Ученый секретарь как-никак. — Я вовсе не хотел подначивать Жанну, просто сказал, что думал.

— Отнесу!

Она вырвала листок из календаря и выбежала.

Можно было броситься вдогонку, остановить, но каждый в глубине души думал, что Жанна нас разыгрывает: побегает по институту, а скажет, что вручила. А в самой глубине души каждый думал, что это действительно хорошая шутка, и никому не хотелось выглядеть скучным трусом.

— Совсем с ума спятила девчонка, — сказала Галя.

Жанна ворвалась с торжествующим криком:

— Отнесла! Она перед глазами вертит, не может разобрать. «Прочитайте», говорит. Я читаю вслух и думаю: только бы со смеху не лопнуть. Она головой покрутила, не понимает ничего, а сказать боится. Наконец спрашивает: «Почему Галина Петровна сама не пришла?» А я ей: «Галину Петровну по месткомовским делам послали». Срочно смывайтесь, Гном! «А Борис Григорьевич, говорю, сказал, что вам нужно срочно». Еще головой покрутила и говорит: «Ну, идите». Что будет!