Владимир Шаров - Будьте как дети

Я рассказывал ему, что, по мнению энцев, злые духи охотятся на человеческие души разными способами и очень похоже на то, как сам человек – на зверя и рыбу. Они ловят их сетями и удочками, бьют гарпуном, арканят удавками, а потом, сложив добычу в мешок, увозят ее домой, где отдают своим женщинам. Те, освежевав и разделав человеческие души на части, жарят их, а потом кормят мужа и детей. Говорил, что энцы думают, что, если шаману не удастся помочь человеку, болезнь, как порча, выйдет из него, только когда он уже умрет. Будто настоящий оборотень, она может превратиться в червяка или таракана, может стать кошкой, вороной, мышью, а бывает, что делается другим человеком – маленьким горбатым карликом.

Мы подробно разбирали весь ритуал обмена похищенной у человека души на душу жертвенного животного, и я даже помню, что сказал, что так же Авраам, по слову Господа, вместо Исаака принес в жертву запутавшегося в кустарнике молодого овна, но эта параллель Никодиму не понравилась. Говорили, что раньше шаманы вели со злыми духами отчаянную борьбу, силы были примерно равны, и война шла с переменным успехом. Теперь же, как и все вокруг, шаманы ослабели, измельчали, ныне главное их оружие – подкуп вместе с угождением и унижением. Те, что похитрее, нетрусливее, просто натравливают одних духов на других, а когда схватка закончится, с удовольствием добивают побежденного. Извиняясь за шаманов, я смущенно добавил, что, хоть цель и благая, ведут они себя, конечно, мерзко.

Как-то я обмолвился, что раньше, пока правосудие еще было, его представителем на земле самоеды считали медведя, и Никодим, словно продолжая, сводя обе темы, стал рассказывать, что в тридцатом году на Дальнем Востоке одна нивха подобрала двух медвежат-сосунков – мать бросила их, а может, ее убили охотники, и, взяв в избу, сама выкормила грудью. Потом они уже ели как все – рыбу, мясо, ягоды. Медведям было года по полтора-два, когда, сломав дверь, они хотели уйти в тайгу, но нивха умолила их остаться, сказала: «Я вас очень люблю, буду без вас тосковать, плакать». На беду, они послушались. Осенью отца той женщины, мужа и троих старших сыновей арестовали, посчитав, что, если они добровольно взяли на кошт двух медведей, значит, богатеи и кулаки. Сначала хотели везти в Благовещенск, судить там, но пошли проливные дожди, дороги сделались непроезжими, их просто вывели за околицу и на лугу расстреляли. Вместе с ними как кулацких зверей расстреляли и медведей.

Иногда мне казалось, что о Севере Никодим знает не меньше моего, я, если и сильнее, то лишь в деталях, однако в наших разговорах он с самого начала сознательно играл вторую скрипку. Например, часами расспрашивал меня, как шаманы добиваются признания у соплеменников. Его особенно занимали истории жизни разных шаманов – самолично записав не один их десяток, я теперь всё это перед ним выкладывал.

Помню, однажды мы целый день обсуждали жизнь и смерть шамана – что он может погибнуть только от руки равного себе; вообще же, по свидетельству остяков, шаманы бессмертны. Обычный человек будто собака – как она живет, так и помрет, где помрет, там и будет лежать, а шаман рождается много раз и в разных местах. Первую жизнь может камлать у тунгусов, вторую у якутов, третью у ненцев. Только сила его с каждым рождением убывает.

В том, что я записывал на Севере, переплетались реальные истории и легенды, благо те, кого мы расспрашивали, одно от другого отличали плохо. Вот, например, история знаменитого шамана по имени Га Паан. Поначалу он был обычным ребенком. Лет десяти от роду пошел косить траву, упал в обморок и семь дней пролежал в беспамятстве. Когда же очнулся, оказалось, что он сделался шаманом редкой силы. Взглянет на кого-то, всё равно – на человека или скотину, – и та падает замертво. Этот Га Паан сам не камлал, а чтобы никого не губить, по просьбе соплеменников прикрывал глаза железным козырьком. Прожил он долго, почти до девяноста лет в селении на левом берегу Оби, ниже впадения Сосьвы.

По поверью, у каждого шамана есть мать – птица-зверь с клювом, похожим на железную ледоколку, с крючковатыми когтями и с хвостом в три сажени. Но одной матери мало – без инициации шаманом не станешь, а выдержать ее нелегко. Сначала душу будущего шамана бесы на три года заточают в подземный мир, сам человек не погибает, но без души делается безумным. Когда срок первого испытания подходит к концу, нечистая сила, но уже здесь, на земле, убивает человека и рассекает его на части. Воскреснет он только через три дня. Всё это время бесы железными крюками будут рвать его плоть, отделяя суставы и кости, выскребая мясо и давая стечь, впитаться в землю сокам тела. Оба глаза шамана они заранее вынут из впадин, положат рядом, чтобы он видел, запомнил то, что с ним делают. Лишь к ночи третьего дня прах несчастного снова соберут и, сшив железными нитками, вернут шамана к жизни.

Несомненно, что после подобного насилия, после того как над твоим телом на твоих же глазах так жестоко глумились, в тебе навсегда остается страх, ощущение собственной слабости, непрочности. И то, что по внешности ты как бы прежний, мало что меняет.

Несколько раз и довольно подробно мы говорили о верховных богах самоедов, – о юкагирском Нуме, об остяцком Туроме, которого не подкупишь никакими жертвами и для которого важно только одно – добрые дела человека. О тюркском Тенгри, мудром и справедливом хозяине неба, и о его помощниках, светлых духах-тенгринах, которых он посылает на помощь людям, молящимся о рождении детей и сохранности стад. В свое время в отдаленном тунгусском стойбище я записал обращенную к Тенгри очень красивую молитву беременной женщины и теперь по памяти чуть нараспев стал читать ее Никодиму: «Ты, взирающий с высоты на каждый шаг оленьего племени, – ты видишь беду и страх. Если ты жалостлив, пожалей малое, еще не рожденное, внушающее жалость зверям и людям. Дай ему выйти из моей утробы благополучно. Дай ему питаться молоком моих грудей. Отведи духов болезни и смерти, сделай лежащее сидящим, сидящее ходячим, ходячего бегущим, быстроногим хранителем стад».

Говорили о врагах добрых духов – злых читкурах, как две капли воды похожих на наших бесов. Об онгонах – душах умерших людей, что скитаются между загробным миром и миром живых и, если их не ублажишь, не умаслишь, без разбора губят детей и взрослых, насылают болезни и неурожай. Замечательную фигурку одного такого онгона я в шестидесятом году выменял в энцском стойбище. Небольшой резной кости божок, на одеждах которого чудом уместились изображения двадцати семи шаманов – девяти слепых, девяти хромых и девяти пахоруких.

Переходя с темы на тему, я мог сказать о круге – символе солнца и шаманской души, а Никодим опять, как бы вбок, – вспомнить об июньском солнце Якутии, которое закатывается за близкие горы огромным красным, как рубин, шаром, а через два часа восходит на востоке совсем белым, будто это человеческая душа и у Господа она наконец очистилась от крови. А дальше – про тридцатые годы, когда в Сибири началась коллективизация и шаманы, объявленные пособниками кулаков, сотнями были расстреляны или посажены; немногие же уцелевшие на специальных собраниях, вдобавок еще и письменно во всероссийской газете «Безбожник», отрекались от своей веры.