Леонид Нетребо - Мидии не родят жемчуг

…«Супруг» мягкими шагами, как бы крадучись, подходит к миссис Смайл. Сейчас будет то же, что и вчера, позавчера. Судороги миссис Смайл вырываются наружу, она осклабливается. «Супруг» делает вид, что искренне отвечает на ее улыбку. Делает вид, что сразу не в силах понять причину этой улыбки, поэтому только удивлен и польщен. Заказ на книги и журналы воркующим голосом. Голосом очарованного неожиданной улыбкой симпатичной ему женщины. Далее (он изощряется) — ее улыбкой, которая, якобы, дает надежду на быстрый и плодотворный результат. Еще дальше: он дает понять, что разгадывает эту улыбку, как улыбку проститутки. Миссис Смайл испепеляет его взглядом, ее слова — сухой холод, обрамленный вежливостью. Оказывается, она не такая сильная, какой кажется из под своих яростных глаз. Она беззащитна. Вместе с радостной улыбкой, искореженной тем же ненавидящим взглядом, пробивается третье слагаемое ее сути — молящий о пощаде голос. (Для меня кольцо замкнулось: это я.) Но мольба о пощаде только распаляет «супруга»: нужные книги и журналы получены, прижаты к груди, но он продолжает нежно ворковать, глаза становятся блестящими, а губы влажными… Его задержка возле амбразуры для выдачи книг вызывающе неприлична. Все присутствующие в читальном зале подняли головы — кто-то осуждает, кому-то эта фарс-комедия доставляет пустой интерес.

Мне хочется встать, подойти, назвать «супруга» по имени первого мужа и дать ему по красивой физиономии. Хотя, делать это еще рано — мне нужен явный, настоящий повод. В то же время, мне трудно сдерживаться. «Супруга», можно сказать, спасает от меня следующий клиент, зашедший с улицы. «Супруг» отходит от амбразуры и садится на свое место, где уже сидел вчера и позавчера. Это место рядом со мной. Случайно. Эта случайность в моей власти. Кое-что я умею. Например: я беру себя в руки и начинаю с ним беседовать.

«Это хорошо, что ты еще жив. Сначала я хотела твоей смерти. Это было моим самым сильным желанием. Просто, чтобы ты шел с той, другой, по улице и вдруг упал и умер, или чтобы тебя задавила машина, или чтобы ты заснул и не пробудился: она проснулась среди ночи, хвать тебя за плечо — а ты холодный… Это чушь, конечно. Но было именно так: я хотела твоей смерти. Однако чуть позже я испугалась. Это произошло после моего второго быстрого замужества: на своей свадьбе я смеялась, хохотала, но внутри, слышишь, проклятый, — я плакала. Я обманывала Виталика. Нет, ты не должен умереть раньше времени, не умирай. Не умирай, пока я тебя ненавижу. Я должна тебе все сказать, я должна тебя ударить, избить, исцарапать, изгрызть. Так, чтобы ты после этого стал мне совершенно безразличен. Чтобы вспоминая тебя (иногда, случайно), я — зевала!.. Я хочу, — знаешь, просто умираю, как хочу, — стать к тебе безразличной. Поверь, мне от тебя больше ничего не нужно.»

Ты моя жертва. Моя месть пока только вот в чем: я наблюдаю за тобой, а ты ничего не понимаешь. Как ты, ставя мне рога, наблюдал за мной, зная, что я ничего не понимаю. Но этого мало. Конечно, мало. Этой идиотской власти над «тобой» — мало. Для большего нужен повод. Но настоящего повода пока нет. К сожалению. А провоцировать, ты прекрасно знаешь, я не умею.

Он действительно красив. Он всегда был красивым. Я изменилась за наши пять лет супружества. Надо сказать, не в лучшую сторону (мнение Виталика не в счет): появились морщины — пусть легкие. Хотя… Несомненно, я стала женственнее, до этого я совсем была похожа на мальчишку. Сейчас от того мальчишки — лишь небольшой рост, изящная — чего уж там! — худоба, манера одеваться, удобно для моей журналистской работы: джинсы, свитер… (Я даже сумочку не ношу, все по карманам удобной, парусиновой репортерской куртки «супер-кенгуру», как я ее называю.) Словом, изменения, мне кажется, есть. Он же остался таким, каким я его впервые встретила: зрелым, уверенным и… красивым, черт побери. Высокий, черноволосый, слегка вьющиеся локоны, неизменная бородка с неизменной, наверное, врожденной, проседью. Под аккуратными усами — всегда красный, прямо-таки кровавый рот с «резными» губами… Это все, что мне в конце концов стало ненавистно. После того, как ему на все, что касается меня, стало наплевать. Обидное в том, что я долго не могла почувствовать этот момент, момент равнодушия. Когда почувствовала, то это было, во-первых, поздно по сути, по глубине, во-вторых, стало «вдруг» ясно, что этот пресловутый момент — по времени — наступил давно. В данном случае, повторяю, «поздно» и «давно» — не одно и то же: было (поздно!) обидно за себя ту, более «давнюю», раннюю, дурную и неопытную, к которой оказывается, давно — стали равнодушны. Я совсем запуталась. Шею можно сломать, распутывая и оглядываясь.

Сейчас, наблюдая за ним, я открываю его по-новому, убеждаясь, что это была действительно мразь (так я его назвала при расставании — единственное, кстати, что я могла тогда сказать — еще не веря в свои слова. Сказала, чтобы что-то сказать). Теперь я убеждаюсь, что оказалась права. Это доставляет мне удовлетворение с одной стороны и, с другой, еще больше распаляет мою обиду. Необходима разрядка, но в чем она может заключаться по отношению к совершенно незнакомому человеку, которому невольно выпало играть чью-то, в данном случае отрицательную, роль. Это смешно, но мне не до смеха. Я вновь поднимаю глаза на миссис Смайл и понимаю, что у нас с ней есть что-то общее, что-то необъяснимое словами. Кроме уже понятого: того, что мы обе смеющиеся в ненависти плакальщицы. Я тоже миссис Смайл. У нас даже один враг. Стоп!

Вот и выход.

«Супруг» уже виноват перед ней, значит заслуживает наказания. И совсем не важно, кто из нас, я или миссис Смайл, совершит правосудие. Как хорошо и удобно все поворачивается! Это при том, что я прекрасно понимаю: «удобный поворот» — следствие того, что у меня «едет шифер».

…Нет, все-таки есть какая-то высшая справедливость! Мне дан шанс, и я впредь уже буду недостойна божьей милости, если им не воспользуюсь. Это я поняла, когда заметила: «супруг» закончил читать, поставил несколько книг на стенные, доступные всем читателям стеллажи с рекламными экземплярами, несколько книг отдал миссис Смайл, опять двусмысленно улыбаясь, и торопливо ретировался. Эта торопливость понятна: одну книгу он положил в полиэтиленовый пакет и вместе с этим пакетом вышел. «Супруг» это и есть тот самый книжный вор!.. Мое трехдневное сиденье в этой библиотеке вознаграждено. Теперь я отомщу за нас обоих.

«…Я опозорю тебя на всю библиотеку. Сюда вызовут милицию. Потом об этом вопиющем случае сообщат на твою работу!.. И так далее. Это будет моя месть тебе за миссис Смайл и, самое главное, за меня. А потом, если хочешь, умирай!.. Или живи на здоровье, — это уже не будет иметь никакого значения! Ни для миссис Смайл, ни для меня, ни для моего Виталика, которому ты в подметки не годишься!»