Владимир Сорокин - Рассказы

Все это было проделано мною, Игорем Виноградовым и Сергеем Кутиным в один теплый июньский день лета 1974 года после благополучно сданного нами экзамена по сопромату.

4. Ваганьковское кладбище

Войдя на территорию кладбища, следуйте правее, в самую отдаленную часть его, прихватив с собой непрочитанную книгу. Найдите ничем не приметную, но аккуратную могилу со скамеечкой, сядьте и читайте книгу до самых сумерек, когда засквозит вечерняя прохлада и буквы на бумаге станут сливаться и напомнят о спящих вповалку ратниках. Закройте книгу, осторожно положите ее на могилу и тихо покиньте кладбище. Именно так и поступил я в мае 1980 года. Посетив днем жену в роддоме, готовящуюся выпустить в наш противоречивый мир двух близнецов, я отправился бесцельно бродить по теплой, пахнущей газировкой и гудроном Москве с ксероксом романа Набокова «Король, дама, валет» под мышкой. Не помню, как и почему я оказался на Ваганьковском кладбище. Оно, еще не испорченное аляповатой могилой Высоцкого, смиренно простиралось под сенью лип и тополей, пятна солнечного света скользили по незатейливым крестам, молодая трава пробивалась на холмиках могил. Присев на лавочку возле чьей-то ухоженной могилы, я читал Набокова до самых сумерек и, не дочитав до конца, внезапно встал и пошел между могил, ни о чем не думая. Почему я оставил книгу на могиле? «Это трудно объяснить», — ответил бы все тот же швейцар. Еще труднее передать чувство, с которым я вышел из ворот кладбища.

5. Станция метро «Красные ворота»

Московское метро на первый взгляд кажется одной огромной эрогенной зоной, перистальтом, каждый изгиб которого мраморно требует нежных прикосновений. Но это лишь поверхностное впечатление. За сорок пять лет путешествий по этому лабиринту я обнаружил только одну станцию с эротическими вибрациями: «Красные ворота». Поезжайте туда после полуночи, разденьтесь, встаньте в одну из гранитных ниш и замрите на несколько минут в позе Аполлона (если вы мужчина) или Афродиты (если Господь сотворил вас женщиной).

6. Черемушкинский рынок и Новодевичий монастырь

Необходимо приехать пораньше, к открытию рынка, предварительно одевшись в рванину. Прихватив с собой деревянный ящик, войдите в центральный вход рынка и сразу садитесь на ящик возле дверей. Положите себе на колени засаленную шапку-ушанку, вдохните глубоко и начинайте негромко, но протяжно подвывать: «Москва калачами красна! Москва калачами красна!» Эту фразу вам надо повторять целый день безостановочно. Как только рынок закроется, вставайте и, не пересчитывая поданных вам за день денег, зажмите шапку-ушанку в руке и поезжайте к Новодевичьему монастырю. Войдите на территорию монастыря, встаньте посередине, перекреститесь, поклонитесь и с криком: «На Тебе, Боже, что нам негоже!» — подбросьте шапку с деньгами как можно выше.

7. Капотня

Смастерив бумажного змея, дождитесь темноты и отправляйтесь в Капотню. Найдите там газовый факел, встаньте неподалеку с наветренной стороны, запустите змея. Сделайте так, чтобы ваш змей влетел в пламя факела. Как только змей загорится, тяните нитку к себе и зажгите от горящего змея свечу. Прижав свечу к груди и заслонив ее от ветра, громко произнесите: «Огонь, пойдем со мной». Затем с горящей свечой отправляйтесь пешком к себе домой. Войдя в дом, осторожно загасите свечу, положите под подушку и сразу ложитесь спать.

Уверяю вас, проснувшись назавтра, вы не узнаете Москвы.

«И это так просто?» — спросите вы. Да, это просто, как все очевидное. Чтобы почувствовать эрос Москвы, вовсе не обязательно совершать зловещие обряды и ритуальные убийства. Нет решительно никакой необходимости брызгать на кремлевскую стену медвежьей желчью, испражняться в полночь с Крымского моста, метать в проституток отравленные дротики или мастурбировать на памятник Тимирязеву. Москва, как и любая женщина, нуждается в искренней нежности, идущей от сердца.

Многие москвичи склонны видеть главную эрогенную зону в Красной площади. Особенно продвинутые считают Красную площадь бритым лобком столицы, увенчанным двумя клиторами — храмом Василия Блаженного и мавзолеем Ленина. Этим, вероятно, и объясняется паломничество на главную площадь страны. Однажды душной июльской ночью мы со Светланой Конеген и Дмитрием Приговым были свидетелями прелюбопытных манипуляций писателей-шестидесятников, выстроивших живую цепь от Василия Блаженного до Мавзолея. Руководил ими некий бородатый поэт с иконой целителя Пантелеймона на груди, повторявший, что «надо замкнуть, чтобы сразу кончила». Выстроить цепь шестидесятникам помешала милиция.

К сорока пяти годам я, как ни старался, так и не смог почувствовать эроса Красной площади. Зато: в полной мере ощутил его в вышеупомянутых местах. О чем честно свидетельствую.

Как писал Пригов: «У каждого своя Москва Небесная, у каждого своя Москва земная».

Не только косили, но и готовились к покосу и отдыхали между заходами все четверо совсем по-разному, каждый на свой манер.

Деда Яков после трех подряд пройденных рядов произносил: «Шабаш!» — шумно выдыхал, падал на колено, хватал своей смуглой, похожей на рачью клешню рукою пук срезанной травы, отирал им косу, вынимал из притороченного к поясу кожаного чехольчика оселок и принимался быстро точить лезвие, бормоча что-то себе в рыжую клочковатую бороду. Старший сын его Филя, или Хвиля, как все его звали, всегда полусонный, молчаливый, с такой же, как и у отца, рыжей бородой и с такими же крепкими, короткими руками, клал косу на траву, шел к опушке, где под дубком сидели мать и Даша, делал пару глотков из липовой баклажки, вытирал рукавом рубахи лицо, садился на корточки и так сидел, поглядывая по сторонам и щурясь. Средний, Гриша, лицом, угловатостью и худобою пошедший в мать, повторял за отцом: «Шабаш, так шабаш!» — брал косу и, устало дыша, брел с ней к торчащей посреди луга расщепленной молнией и полузасохшей липе, где садился и помаленьку точил косу. Младший же, Ваня, которому не было еще и пятнадцати, худой, остроплечий, большеухий, конопатый, косящий маленькой косой, справленной ему по росту, всегда сильно отстающий от косарей, брал косу на плечо и шел за средним братом, где под липой ложился на живот, подпирал острый подбородок двумя шершавыми кулачками и ждал, пока Гриша, покончив со своей, поточит и его маленькую косу.

Даша сидела под дубком, привалившись к нему спиной, смотрела на косарей, на луг, лес, жучков, шмелей, бабочек и одинокого конюха, изредка проскальзывающего в синей вышине над лугом и лесом. Даше нравилось, что пестрый конюх так плавно летает кругами и вдруг совсем внезапно повисает в воздухе на одном месте, быстро маша крыльями и попискивая жалобно, как цыпленок, а потом сразу падает вниз. Мать сидела рядом, привалившись к другой стороне дубка, и вязала носок из серой козьей шерсти. Изредка она вставала и ворошила граблями срезанную траву, которая еще не стала сеном. Тогда Даша брала свою ореховую палку с рогаткой на конце и помогала матери ворошить.