Марина Палей - Хор

И снова – они поют.

21.

и они поют,

и они поют,

и цветет алой розой у каждой

разверстая влажная рана горла,

и цветет жарким цветом,

маковой пьяной кровью,

цветет разверстая рана горла,

и они поют,

и они поют,

словно целуются-любятся,

словно совокупляются,

да: бесстыже и жадно совокупляются своими влажными ранами,

и они поют,

и они поют,

и каждая вплескивает свою дикую кровь в другую,

и не может остановиться,

и каждая заглатывает дикую кровь другой,

и не может наглотаться,

и обе они захлебываются-заливаются, жены поющие,

и обе они захлебываются-заливаются, жены грешащие,

и обе они захлебываются-заливаются, жены ликующие,

и все глубже,

все глубже,

все глубже дышат;

и они поют,

и они поют,

и первая впадает в кровоток второй -

и словно бы тонет

для жертвоприношения Жизни,

и вторая впадает в кровоток первой -

и словно бы тонет

для жертвоприношения Смерти,

и обе они тонут,

и тонут, и тонут,

и обе, необузданные, выныривают,

и обе выныривают, неугомонные;

и они поют,

и они поют,

и вливают дыханье друг другу уста-в-уста,

и проводят друг другу открытый массаж сердца,

и прижимаются сердце-к-сердцу,

и, в едином ритме сердцебиенья,

кричат от боли и кричат от восторга,

кричат от Жизни и кричат от Смерти;

и они спасают друг друга,

и они друг друга губят,

и они голубят друг друга,

и они друг друга терзают,

и они любовно истязают друг друга,

и они беспощадно друг друга нежат,

алая кровь наступает, черная подчиняется,

черная берет верх, алая усмиряется;

алая побеждает, черная иссыхает,

черная закипает, алая леденеет.

они обе – две женки-зверины,

они мехом покрыты,

да, лохматых две женки-зверины,

они мехом заросши,

и женки плачут-поют:

для чего, для чего густой надобен мех?

да, и поют они, плачут:

для чего, для чего нужен-понадобен мех тот красивый?

мех понадобен, чтобы любить,

гладить и целовать,

мех понадобен, чтобы убить,

шкурку содрать,

и одна из них, из женок поющих,

жена Андерса,

сильная она, бархатная, теплая,

и она ловит-улавливает другую жену

своим мягким голосовым жгутом;

и заарканивает ее своей ворсистой голосовою петлею,

и обвивает ее нежным ворсом, и связывает, и ведет за собою

в любовь-рабство,

в освобождение-смерть;

и другая жена из женок поющих,

жена Пима,

истерзанная, слабая,

шелковистая, льдистая,

и подает она голос свой

всегда нежданно, словно нечаянно;

и она высоко-высоко вскрикивает,

и резко взлетает в сильнейших мгновениях боли

прямо в смерть,

и страшно взлетает в сильнейших мгновениях боли

прямо в бессмертие,

и снова покорно умирает,

и снова медленно затвердевает в ледяной сукровичный кокон;

но та, первая, жена Андерса,

бросается поперек этому колдовству,

этому смертному оледенению,

и терзает-пытает ее, вторую,

ручьем-кипятком,

ручьем-кипятком

своей червонной, черной своей крови;

и та, первая, жена Андерса,

она низкогласая властолюбица, вот она кто,

и она стонет-взыхает, вот она как,

и она воет-скулит, вот она как,

и она рычит-повизгивает, вот она как,

и захлебывается блаженством боли,

но та, вторая,

исплакавшаяся водоросль, вот она кто,

обездвиженная, замороженная, вот она какова,

поначалу безвольная, вот она какова,

и она медленно-медленно заледеневает потверже,

потверже, погорше, ой да погорше заледеневает она,

и та, вторая,

она безучастно пронзает,

да, безучастно,

и вот она, ой, безучастно пронзает,

бубновое сердце

той, первой,

ой, да, первой,

ой, да, той, первой,

ой, да, она безучастно пронзает

бубновое сердце

той, первой,

сталью высокого,

ой, да, какого у жен не бывает,

ой, да, какого у птиц не бывает,

ой, да, какого у флейт не бывает,

голоса-льда,

ой, да, льда-голоса,

ой, да, голоса-льда

22.

…Тогда, в утрехтском поезде, собрав все самообладание, стараясь говорить как можно более спокойно и ровно, он сказал ей: знаешь, мне кажется, если кому-то нравится петь, танцевать, или, скажем, заниматься спортом... то для этого есть специальные места... люди там собираются группой, специальные люди... может быть, для твоего пения лучше всего подошла бы хоровая группа?

Его речь преследовала сразу несколько целей. Главное, надо было прервать это дурацкое, тягостное молчание. Потом... ему очень хотелось услышать ее голос. Он соскучился... и ему было страшно. Он хотел убедиться, что голос этой... женщины... тот же самый, что у жены... Кроме того, ему, этим подчеркнутым спокойствием своей интонации, хотелось немного ее поддеть. Он был бы рад, если бы она стала кричать – даже орать, надсаживаясь в этом пустом вагоне, – выть всем животным нутром, без стыда и срама, – как она не позволяла себе при нем наедине никогда, но позволила при всех, когда пела. Он хотел убедиться, что и он, ее муж, ее законный муж, может вырвать из нее вместе с криком эту ее потайную, затаенную нечеловеческую суть. Да, он, ее муж, может вызвать в ней эту страшную, неведомую ему ранее внетелесную страсть. И на самом последнем месте (это было так на него не похоже!) действительно было желание как можно скорей загасить раздор.

В это время поезд подъехал к Утрехту. Она легонько растормошила детей и стала надевать плащ.

"Ну так что же?" – спросил ее Андерс в проходе вагона.

"Ты прав, – сказала она, не поворачивая головы. – Я буду ходить в хор. – И, выйдя на платформу, добавила: – Кстати, я уже договорилась".

Вот с этой самой минуты, о чем он, конечно, не знал, судьба Андерса Виллема Францискуса Марии ван Риддердейка, включив триггер ускоренного продвижения, необратимо встала на путь гибели.

* * *

Dat ook de mens zijn tijd niet weet,

gelijk de vissen, die gevangen worden met het boze net;

en gelijk de vogelen, die gevangen worden met den strik;

gelijk die,

alzo worden de kinderen der mensen verstrikt,

ter bozer tijd,

wanneer derzelve haastelijk over hen valt.

Человек не знает своего времени.

Как рыбы попадаются в пагубную сеть

и как птицы запутываются в силках,

так сыны человеческие уловляются в бедственное время,

когда оно неожиданно находит на них.

(Екклезиаст. гл. 9, ст. 12)

* * *

Часть третья

1954 и 1958

ER IS EEN TIJD

OM TE KERMEN, TE WENEN, TE ZWIJGEN, TE GENEZEN[23]

1.

У нее были огромные глаза, притом неправдоподобно прозрачные: казалось, ее лицо – насквозь – пробивают каналы неземного зрения, – так что, всякий раз, глядя в глаза жены, Андерс видел лишь воздух за ее головой.

Он заметил это не сразу – нет, далеко не сразу.

После памятной Пасхи прошло три года.