Владимир Лидский - Улети на небо

А горничная Лиза подарила себя.

Они лежали на вершине сметанного накануне стога и смотрели в закатное небо. Лиза положила руку на его живот и медленно повела пальцы вниз. Он напрягся и замер. Она ткнулась лбом в его предплечье. Повернув голову, он взглянул на нее, приподнялся на локте, коснулся ладонью ее щеки. Щека Лизы пламенела, а глаза призывно горели. Как можно было не ответить на это пламя, на этот взгляд, и можно ли было удержаться от прикосновения к этим полуоткрытым влажным губам, за которыми посверкивали свежей белизной ровные камушки зубов, похожие на обкатанную гальку, светящуюся под толщей прозрачной речной воды… Он подвинулся ближе и стал пить с ее манящих губ сладкую влагу, наполненную запахами окрестных садов, и руки его потянулись к ее груди… расстегивая костяные пуговички на ее домотканой блузке, он смотрел ей в лицо, которое выражало мольбу, тихую радость и нетерпение… руки его дрожали, и он никак не мог справиться с пуговичками… наконец блузка была распахнута, он приник к ее груди… грудь была горячая и неожиданно мягкая… он за-хлебнулся от нежности, прикасаясь губами к звенящей коже, к твердым глянцевым соскам, которые так трогательно ластились к его лицу и играли с его язычком… свежее сено одуряюще пахло подвяленными цветами и пыльными злаками, где-то в глубине стога пели сверчки или кузнечики… стало свежо и прохладно… небо над их головами совсем потемнело и выпустило из своих тайных закоулков бесчисленные рои звезд. Безлюдье, покой, безмятежность… они дышали друг другом и не могли надышаться, он смотрел во тьму ее таинственных глаз, а она — в далекое небо, с которого уже начинали сыпаться августовские звезды… их просверки, их золотые хвосты отражались в ее зрачках, и он видел эти отражения, — одна за другой звезды срывались с небосклона и, прочертив сыплющий искрами холодный след, сгорали где-то в неведомых мирах без пользы, без ответа… А в сене вспыхивали тут и там сотни светлячков, как будто принимавших эстафету гаснущих звезд, и вокруг стояли таинственно подсвеченные ими сумерки. Лиза билась под ним как рыба, брошенная на горячий песок, и, уже не в силах отвечать, просто плакала, а он… он распадался на атомы, растворяясь в ней, и все не мог от нее оторваться… И еще долго они молили друг друга о пощаде, долго плакали, пеняя друг другу на невозможность разомкнуть объятия, долго шептали в ночи ласковые слова… а звезды все падали и падали, разбиваясь среди миров, роняя тысячи искр, и мир стоял вокруг нерушимо, прочно, так, будто был отстроен раз и навсегда — на века, на тысячелетия, на вечную вечность, но грозовые тучи уже наползали на него, и могильным холодом несло из глубин вселенной и подмораживало села, города, страны, пугая пока еще едва заметным заморозком особо чувствительных людей…

«В конце лета 1919 года главнокомандующий Восточным фронтом генерал Дитерихс организовал мощное наступление между Ишимом и Тоболом по обширному фронту, растянувшемуся более чем на четыреста верст. Операция была разработана блестяще; Дитерихс показал себя прекрасным стратегом, а войска сражались отчаянно и беззаветно. Нам доставались огромные трофеи, мы уверенно теснили врага, а возле Петухова даже захватили в плен штаб бригады РККА в полном составе. Красные были отброшены за Тобол, а мы продвинулись вперед на две сотни верст. Генерал Дитерихс сумел утереть нос наглому выскочке Тухачевскому. Однако добить красную гадину мы не смогли, большевики хоть и потерпели поражение, но не были разгромлены, — из-за срыва конного рейда по тылам, который должны были осуществить казаки Иванова-Ринова. К тому же мы понесли большие потери, а восстановить войска, пополнив их новобранцами, уже не было возможности.

Осторожный Дитерихс, критически рассматривая свою победу, сразу же издал директиву об эвакуации Омска. Он понимал, что на Восточном направлении Троцкий будет особенно неистов, и хотел позаботиться заранее хотя бы о материальном обеспечении армии. Его приказ касался вывоза из сибирской столицы складов и военного имущества. Когда рапорт о действиях генерала попал к Колчаку, решено было сменить главнокомандующего Восточным фронтом. Верховный правитель был возмущен и недоуменно спрашивал своих штабных: «Почему в то время как наши войска уверенно идут вперед, генерал Дитерихс предлагает эвакуировать Омск?» Главнокомандующий вынужден был объясняться по телеграфу: « Потому что у нас нет резервов, потому что мы потеряли ранеными и убитыми более двадцати тысяч человек, потому что надо быть готовыми ко всему: если Тухачевский снова надавит и мы отступим, то Омск нам удержать не удастся, а впереди зима, лютый мороз и тысячеверстые сибирские пространства…».

Дитерихс как в воду глядел, но в Ставке его не поняли и не услышали. На штабном совещании выступил командующий 3-й армией генерал Сахаров, в раздражении сказавший, что Дитерихс выжил из ума. Его поддержали и другие, и аргументация была убийственной: эвакуация Омска повлияет на престиж власти, моральное состояние войск, а главное, — на мнение союзников, которым небезразлично, идет армия вперед или отступает…

Дитерихса сместили и отправили в тыл. Зато Сахаров встал на его место и сразу же издал директиву о превращении Омска в неприступную цитадель, поклявшись, между прочим, в присутствии Колчака, Каппеля и Войцеховского во что бы то ни стало отстоять сибирскую столицу. Но всего несколько месяцев спустя мы уже лавиной откатывались на восток — без продовольствия, без теплых вещей, без надежды…

В момент эвакуации Омска было определенно ясно, что впереди — полный крах, и именно тогда Каппель против воли принял главнокомандование. Когда Колчак первый раз предложил ему возглавить Восточный фронт, он ответил в том смысле, что с радостью принял бы командование, например, полком, а такую сложную и ответственную ношу, как фронт, в силу своей молодости брать не хотел бы. Тогда Колчак спросил о возможности приказа. Каппель ответил, что как военный человек приказу он, безусловно, подчинится. Так в то время, когда карьеристы, мошенники и предатели делили несуществующие выгоды, должности и теплые места, Каппель стал капитаном гибнущего судна.

Покидая Омск, Сахаров не удосужился сообщить новому главнокомандующему адреса районов, где были расположены склады, не передал списков военного имущества, не поставил в известность относительно возможностей хранилищ продовольствия, обмундирования, боеприпасов и даже не дал сведений о дислокации частей.

Омск эвакуировался в хаосе и неразберихе. Железнодорожные пути были сплошь заставлены вагонами, в самом конце стояли эшелоны с беспомощными ранеными и больными; через несколько дней мы узнали, что красные, захватив эти эшелоны, поджигали их прямо на путях, предварительно отогнав паровозы…