Владимир Лидский - Улети на небо

Через некоторое время выяснилось, что это не атака красных, а тупая, отчаянная безалаберность своих. Недалеко от эшелона штаба фронта на станции Ачинск стояли три цистерны с керосином, через несколько путей — вагоны с порохом, а между ними — особый эшелон штабс-капитана Зубова. Штабс-капитан, имея, очевидно, полномочия, обменивал в тот день оружие на порох. Солдаты выносили из товарных вагонов револьверы и винтовки, грузили на подводы, и груженые транспорты медленно тянулись вдоль составов, выворачивая в районе тупиков на станционную платформу. Порох был упакован в тяжелые неуклюжие бочки; для удобства погрузки Зубов решил пересыпать его в мешки, и нижние чины с усердием волокли эти мешки прямо по земле, чтобы не тратить попусту лишние силы на переноску. Мешки оказались непрочными; в конце концов все утоптанное пространство между эшелонами через некоторое время было засыпано порохом, и чья-то неосторожность, по-видимому, завершила дело.

Полковник наклонил трубку над фитилем лампы и вдохнул опиумный дурман: вдоль железнодорожных путей медленно бежали объятые пламенем обугленные фигуры, едкий дым клубился над станционным зданием, огонь алчно пожирал теплушки… в небе над станцией величаво кружили стаи черных ангелов, — расправив могучие крылья, они плыли среди чада, почти сливаясь с ним и лишь изредка выныривая из его плотной завесы; временами густой жирный дым рассеивался, и тогда в прогалины между плотными, слегка подсвеченными облаками на бешеной скорости влетали обезумевшие от неожиданного жара бронзовки и неслись, злобно жужжа, как гигантские зеленые пули… вот одна из них с ревом тяжелого бомбардировщика вдруг свернула со своего пути, сделав резкий зигзаг, и устремилась прямо к его лицу… он едва успел увернуться, и бронзовка, лишь задев его мокрый лоб своим раскаленным надкрылком, пролетела дальше и вонзилась с треском в обшивку вагона… тут же следом вылетела другая, и на этот раз он не успел отпрянуть… стремительно начав атаку, бронзовка с диким воем понеслась вперед, словно бы ввинчиваясь в смрадный воздух и накручивая на свои растопыренные лапки черную вату вязкого пепла… он в ужасе следил за ее приближением, а она летела и все никак не могла достичь цели… летела напористо, уверенно, бескомпромиссно… и вот наконец ее сверкающее тельце, одетое в золотисто-зеленую броню, вырвалось из тягучих слоев душной гари и… вонзилось ему в плечо! Он повернул голову и увидел, как на запачканной гимнастерке расплывается алое пятно…

…Пятно ползло по оперативной карте и захватывало все новые и новые области. Взятые чехами в ходе мятежа города и селения, завоеванные Каппелем территории постепенно заливал красный цвет, белогвардейцы неуклонно отступали на восток. Уже осенью 1918-го чехи «вспотели» и их части стали уводиться с фронта, а в январе следующего года командующий чешскими легионами Ян Сыровой провозгласил участок железнодорожной магистрали от Новониколаевска до Иркутска зоной своих стратегических интересов. Десятиверстное пространство по обеим сторонам железной дороги перешло под контроль командования Чехословацкого корпуса. И хотя формально Сыровой подчинялся французскому генералу Жанену, которому была поручена эвакуация чехов, фактически легионеры творили на магистралях все, что хотели. Они отбирали у отступающей русской армии эшелоны, паровозы, воду и топливо, загромождали своими составами железнодорожные пути, отказывались пропускать войска. Силой оружия тормозили движение эшелонов с ранеными и больными, загоняя их в тупики, но проталкивали вперед свои составы, груженные награбленным в России имуществом. Их вагоны были наполнены мебелью, картинами, граммофонами, рулонами ткани, английским обмундированием, сапогами, досками, кирпичом, продовольствием, фуражом, лошадьми, породистыми собаками, бочками с ваксой и гудроном, ящиками с гвоздями, мешками с удобрениями… и не было этому конца… Дошло до того, что в Нижнеудинске чехи конфисковали два паровоза из эшелона Верховного правителя. Что мог сделать малочисленный конвой Колчака против их обнаглевших орд?

Узнав из телеграфных сообщений о случившемся, Каппель немедленно продиктовал послание генералу Сыровому:

«Только что мне стало известно, что согласно вашему распоряжению из эшелонов Верховного правителя изъято два паровоза, при этом арестовано несколько офицеров, отвечающих за продвижение составов на восток. Кроме того, до меня постоянно доходят сведения и о других ваших злоупотреблениях. По вашей вине и при вашем попустительстве русская армия потеряла уже более ста двадцати эшелонов с ранеными и больными солдатами и офицерами, а также женами, детьми и престарелыми родителями воинов, сражающихся ныне на горячих фронтах справедливой войны против большевистской заразы. Эшелоны, которым вы не даете зеленого света, оставляя их в тупиках без воды и пищи, при общем отступлении наших войск попадают в руки врага, и на них обрушивается кровавая месть взбесившегося быдла.

Требую от вас немедленного возврата Верховному правителю изъятых паровозов, освобождения арестованных вашими подчиненными лиц и пропуска на восток эшелона адмирала, равно как и иных эшелонов русской армии, задержанных ввиду ваших запретительных распоряжений.

В противном случае, не имея морального права ввергать свои войска в братоубийственную бойню и силою решать конфликтную ситуацию с теми, кто бок о бок с нашими героическими воинами сражался на волжских рубежах, я, как главнокомандующий армиями Восточного фронта, русский офицер и человек чести, требую вас немедленно к барьеру, чтобы в честном поединке восстановить справедливость. Извольте, господин генерал, дать мне сатисфакцию, ибо, я полагаю, лишь кровь одного из нас может смыть те оскорбления, которые вы нанесли своими действиями Верховному правителю и русской армии в целом.

Главнокомандующий армиями Восточного фронта, Генерального штаба генерал-лейтенант Каппель — к вашим услугам».

Сыровой не удостоил послание главнокомандующего ответом, но вскоре Восточный фронт затрещал по всем швам, и каппелевцам стало не до Сырового. Им приходилось без конца вступать в изматывающие круговые бои: на севере грозными волчьими стаями вставали на их пути красные партизаны, с запада наседала 5-я армия беспощадного Эйхе, железная дорога была блокирована предавшими «братичами». Не хватало оружия, боеприпасов, часть артиллерии была потеряна, а эшелоны с последними снарядами взорвались вместе с пороховыми вагонами в Ачинске. Армейские органы снабжения перестали существовать, и десятки тысяч людей оказались без продовольствия, теплой одежды и медикаментов. Целые составы раненых, практически раздетых, замерзали прямо на путях, и тела погибших, прихваченные злым сибирским морозом, превращались в заледеневшие бревна. Хоронить несчастных было некому. Движение по железной дороге практически прекратилось, сквозь заторы кое-как шли только набитые барахлом чешские эшелоны. Армия пересаживалась на повозки, телеги, сани, двигалась верхом и пешим порядком, изнемогая от усталости, голода и отчаяния, из последних сил отбивалась от противника. Конский состав не был подкован, лошади выбивались из сил, влача бесполезную, не имеющую снарядов артиллерию, и орудия зачастую просто бросали, попадая в особенно гиблые места. Настроение и боевой дух катастрофически падали, между офицерами и солдатами стали все чаще происходить беспричинные стычки, участились случаи сдачи в плен и перехода на сторону противника.