Александр Кондратьев - Белый человек

Сначала она думала, что у них с Пейлом намечается какая-то немыслимая дружба. Кто-то всерьез верит в дружбу между мужчиной и женщиной? Пейл не проявлял к ней никакого сексуального интереса. Это было так правильно… и так обидно. Они все чаще проводили время вместе, много болтали — обо всем на свете. Он совсем не приставал к ней. Он вел себя как чертов джентльмен. Он навязывал ей действие. По крайней мере, ей так казалось.

А что Василь? А Василя никогда не было рядом. У него всегда были свои дела, своя жизнь. Вере казалось, что она играет в ней третьестепенную роль — в то время как Пейл всегда готов был выслушать; у него всегда находилось для нее доброе слово и мудрый совет.

Вера помнила, как впервые поцеловала Пейла. Это было ее решение, ее порыв. Он не сопротивлялся, ответил живо, чересчур охотно, как будто ждал этого. Это случилось около ее дома — там, где все могли их увидеть, и это заводило еще сильнее.

Теперь все в прошлом, Пейл — со Снежаной, и ничего уже нельзя сделать.

Мама Веры, Анжелика, появилась так внезапно, что Вера вздрогнула.

— Фух, мам, ты меня напугала, — сказала Вера, выпустив воздух и глядя, как по поверхности кофе бегут круги.

— Неудивительно, — сказала Анжелика, — в последнее время ты сама не своя. Все витаешь в облаках. А причина — тот белобрысый красавчик, который наделал шуму.

Вера невольно улыбнулась.

— Да знаю я, что он тебе нравится, — сказала Анжелика. — Это увидит любой, кто посмотрит на вас. И ты ему тоже небезразлична.

Вера вспыхнула:

— Мама! При чем здесь Пейл?.. С чего ты вообще взяла?

— Вот сейчас ты выдала себя с головой, — рассмеялась Анжелика. — Вера, ты еще очень молода, но рано или поздно надо становиться взрослой. А ты не станешь взрослой, пока не поймешь, что жизнь одна и надо делать так, как тебе нравится.

Вера внимательно посмотрела на мать. Анжелика никогда так не говорила с ней. У них, собственно, никогда и не было «того самого» разговора. Неужели это он — вот так, с таким чудовищным запозданием?

— Добро пожаловать во взрослый мир, девочка! Здесь все не так, как пишут в книжках. Здесь нет идеальных героев — каждый за себя. Ты думаешь, у нас с твоим папой все было гладко? — Анжелика горько усмехнулась и покачала головой. — О, у нас все было далеко до идеала! Просто в этом гадском Приюте принято скрывать свои проблемы. Вот мы и скрывали их столько лет.

Анжелика присела на свою кровать, что примыкала к каменной печи. Она сняла с головы платок, и русые с проседью волосы растрепались. Она несколько раз всхлипнула и вытерла глаза.

— Он все время путался с какими-то бабами! — тихо плача, сказала она.

Вера никогда не видела мать такой. Ничто не предвещало эту перемену. И потому она чувствовала ужасную растерянность — будто ее облили холодной водой. Матери удалось застать ее врасплох. Обе знали: этот разговор — точка невозврата, после которой их жизнь уже не будет прежней.

— Я никогда тебе не говорила. Даже не думала, что скажу, — прошептала Анжелика сквозь рыдания, — но у тебя есть сестра. По отцу. Не от меня.

Несколько секунд Анжелика беззвучно рыдала, а потом выпалила:

— Это Снежана, наша медсестра.

Снежана вернулась домой. В последние время ей завладело чувство нереальности происходящего. Произошло несколько ужасных, по-настоящему чудовищных событий, но они сблизили ее с Пейлом. Их отношения нельзя было назвать ровными, но с каждым новым днем Пейл будто оттаивал. Казалось, что покалеченная рука, вся эта история с учителем, Лилей и старостой — кровавая жертва, которую нужно было принести городу, чтобы он принял Пейла. Возможно, избавившись от подозрений, Пейл избавился и от напряжения, в котором привык жить. Он был очень нежен с ней, и впервые за то время, что они провели вместе, Снежана чувствовала: Пейл ее любит, она нужна ему. Но медсестра не спешила очаровываться: за этим потеплением могло скрываться что угодно. Пейл — сложный человек. В любой момент он может ускользнуть от нее, снова покрыться ледяной коркой. И теперь, когда они все больше времени проводят вместе, та певичка не сможет спокойно жить и попытается вмешаться в их отношения. Пусть попробует, усмехнулась Снежана, переступая порог своего дома.

Ее ждал необычный вечер — это она поняла сразу. Ботинки в прихожей стояли в аккуратном порядке. Книжки, носки, стаканы, тарелки, полные крошек, — все пропало с пола, где лежало целыми днями. Когда Глеб, ее сын, нервничал, он начинал прибираться и все расставлял по местам — это он унаследовал от нее. Но такое случалось с ним нечасто, так что большую часть времени он создавал вокруг себя хаос.

Глеб сидел на кухне и нервно хрустел пальцами. Он посмотрел на вошедшую мать затравленным взглядом. Снежана внутренне подобралась. Ее ждал непростой разговор. Но она знала, что однажды его не избежать — и вот этот день наступил.

— Привет, сынок! — сказала Снежана. Она проскользнула к холодильнику, открыла дверцу и начала изучать содержимое. Она надеялась, что все-таки обойдется без разговоров. Не обошлось.

— Мам, — сказал Глеб глухо — так, будто у него в горле застрял комок. — Я хочу… мне нужно с тобой поговорить.

Снежана быстро посмотрела на сына, кивнула и продолжила изучать содержимое холодильника. Она не знала, что хочет там увидеть, она не была голодна — ей просто нужно было на чем-то сконцентрироваться. Она поймала себя на мысли, что долго держит дверь открытой и захлопнула ее. Снежана метнулась к тарелкам в сушилке и принялась их перебирать.

— Мам, я давно должен был тебе рассказать… Только ты не ругайся. Я не хочу тебя расстроить.

Снежана гремела тарелками, но, услышав отчаяние и безнадегу в голосе сына, усилием воли подавила свое волнение. Тяжело, но она взяла себя в руки. Она подошла к столу, выдвинула стул и села рядом с сыном. Нервничая, он сильно стучал ногой по полу. Снежана положила руку ему на колено, и он перестал.

— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — сказала Снежана. — Я твоя мать, и я тебя отлично знаю. Мне не нужно признание. Мне нужен ты. Ты — моя жизнь.

Глеб удивленно захлопал глазами. Щека дернулась: он попытался улыбнуться. Заблестели слезы, но сын потер глаза кулаками и посмотрел в сторону, пытаясь сдержаться.

— Ты знаешь? — сказал он со слезами в голосе.

— Знаю. Но что бы ты ни делал, кем бы ты ни был, ты мой сын, и я люблю тебя.

Глеб бросился к матери и крепко обнял ее. Тело его дрожало в беззвучных рыданиях. Снежана гладила его по голове и улыбалась. Последний раз она его обнимала вот так много-много лет, когда еще он был мальчиком, которому нужна была мама.

Она улыбалась.

Иван, кузнец, шел домой. По рукам разливалась приятная усталость. За день он намахался молотом и изжарился.