Александр Кондратьев - Белый человек

Иммануил сдерживал слезы, но тут не смог удержаться. Он издал нервный смешок, и из глаз брызнуло.

— Я вижу, что ты меня любишь, — сказал папка. — И я тебя очень люблю. Так давай сделаем это во имя любви.

— Меня же казнят за это? — схватился Иммануил за подвернувшийся кстати аргумент.

— Брось! Папка обо всем подумал! На обратном пути от доктора я заглянул к старосте. Я рассказал ему о своей ситуации и о своем решении. Я пообещал ему корову, если он отнесется ко мне с пониманием. И он отнесся. Но чтобы этот старый лис выполнил свое обещание, я напишу завещание и заверю его у какого-нибудь хорошего человека. А то знаешь, как бывает: я умру, он обвинит тебя в моей смерти и заберет все наше хозяйство.

Иммануил не слушал. Ему ужасно жаль было расставаться с папкой, но он чувствовал, что ничего уже не вернуть назад. Внутри он уже начал смиряться с потерей.

Когда отец еще раз спросил его, выполнит ли он его просьбу, Иммануил кивнул.

Месяц до убийства он помнил плохо. Он постоянно прокручивал в воображении предстоящую сцену. Он поймал себя на странной мысли: он так часто думал об этом, что захотел этого. Если бы отец вдруг передумал, это бы огорчило Иммануила.

Отец ничего не отменил. На рассвете в свой день рождения он пошел с сыном за дом. Отец выглядел бледным и разбитым, а сын дрожал от возбуждения. Лицо мужчины отекло, глаза заплыли, под ними залегла синева — в последнее время отец сильно пил.

Мужчина надел свою лучшую одежду: безразмерный пиджак и брюки горчичного цвета, которые заправил в хорошие сапоги — их он берег для особого повода и почти не надевал.

Он грузно опустился на колено, замарав неношеные брюки. Он с досадой посмотрел на испачканную ткань:

— Прощай, сынок, — сказал папка.

Иммануил посмотрел на молот в своих руках. Это был кусок старого железа на длинной потертой деревянной ручке. От него сильно пахло металлом — тяжелый, чуждый человеку запах.

Неужели он сейчас размахнется и выбьет дух из своего папки?

Отец задрожал, все его могучее тело заходило ходуном:

— Давай же, давай, не тяни, сделай это! — лихорадочно шептал он.

Иманнуил поднял молот.

— Нет, пожалуйста, сынок, прошу, не надо! Пожалуйста, не надо. Я не хочу, я не…

Шмяк!

Звук глухой, как будто качан капусты уронили на каменный пол.

Иммануил бросил молот и закричал. В этом крике нельзя было расслышать ничего, кроме первобытного торжества.

Потом он переложил тело отца в заранее заготовленный костер и поджег его. А потом кости собрал в мешок и спрятал в подвале. Они там лежат до сих пор.

Это убийство — главное событие в жизни Иммаунила.

Был еще момент, когда он некрасиво поступил с одной местной девчушкой, но она не стала раздувать скандал, и Иммануил легко отделался. С тех пор он по возможности избегал девиц. Но поскольку природа не терпит пустоты, нашлось неожиданное решение. Точнее так: спрос родил предложение.

Он тихо жил и продолжал отцовское дело. И до недавних пор почти ничего в его жизни не происходило. Пока в ней не появилась женщина.

В дверь постучали. Иммануил отрубил приличный кусок мяса от туши, которую разделывал, бросил его в морозильник и пошел открывать.

За дверью оказался сын Снежаны.

— А, это ты, — сказал Иммануил. — За мясом пришел?

Глеб кивнул.

— Ну, заходи. Сейчас заверну.

Глеб осторожно зашел внутрь, но дальше прихожей не пошел, так и остался стоять у двери. Ему не нравился мясник, хотя мама его очень хвалила и время от времени наведывалась к нему в гости. Что-то в нем было пугающее. Возможно, дело было во внушительном внешнем виде: гора мышц, бритый череп, неподвижный взгляд, как у рептилии.

Пока на кухне мясник хлопал дверями, стучал ножом и шуршал упаковкой, Глеб переминался с ноги на ногу и не находил себе места. Бывают же такие люди — могут нагнать страху одним своим видом. Как будто попал в логово людоеда.

— У тебя сумка есть? Тут много получилось! — крикнул мясник с кухни.

— Нет, — сказал Глеб. — Я не знал, что много. Думал, унесу в руках.

Мясник расхохотался — кажется, затрясся весь дом.

— Что это за свадьба, где мало мяса?

— А вы уже знаете, да?

— Да, Снежана мне сказала.

Мясник вышел в прихожую с большой тканевой сумкой, раздувшейся от содержимого. Мяса действительно было много. Как это все унести?

— Свадьба, надо же, а? — сказал Иммануил, протягивая сумку Глебу. — Кто бы мог подумать, да?

Мясник усмехнулся, глядя, как под весом у Глеба задрожали руки.

— Ты-то как, не расстраиваешься? — спросил мясник. — Пейла Арсина мало кто любит. Пейл Арсин, надо же. Вот это выбор!

Иммануил сверлил Глеба своим неподвижным немигающим взглядом, и чувство жути только возрастало. Казалось, что он попал в страшную сказку, где за неверный ответ можно угодить в котел.

— Я равнодушен к Пейлу, — сказал Глеб. — Главное, чтобы мама была счастлива. А она говорит, что счастлива с ним. Я рад за нее. И Пейл, видимо, неплохой человек, раз собирается узаконить отношения.

— Ну-ну, — мясник сложил руки на груди. — Посмотрим. Она пригласила меня на церемонию. Будет интересно посмотреть. Ладно, малец, береги ее, она у тебя красавица. Совет да любовь и все такое!

Глеб рад был поскорее выбраться из логова людоеда, нервно улыбнулся, кивнул и, неуклюже шагая из-за тяжелой сумки, поспешил домой.

На днях к мяснику заглянул еще один гость. Увидев на пороге Антона, сына старосты, мясник почувствовал, как в нем шевельнулся интерес.

— Привет, малой, какими судьбами? Мамка отправила за мяском? В такой-то час?

— Здравствуйте, — робко сказал мальчуган. — Нет, я сам пришел.

— И что же тебя привело? — Мясник открыл дверь шире и отошел в сторону. — Проходи, не бойся. Я, может, и не самый красивый парень в Приюте, но самый добрый — это точно.

Иммануил провел мальчика на кухню и усадил за стол.

— Хочешь есть? Я как раз ужинать собирался.

— Нет, спасибо, я сыт.

— Неправильный ответ, — сказал мясник, суетясь над едой. — Никогда не знаешь, когда удастся поесть в следующий раз. Вот, хотя бы поклюй.

Мясник щедро наложил в тарелку картофельное пюре и котлеты и поставил перед мальчиком.

— Какой аромат, а? Ну, не обижай меня, поешь. Держи, вот вилка, вот нож. Если хочешь, дам ложку для пюрешки.

— Спасибо! — сказал мальчик.

Он послушно приступил к еде. Ел он медленно и вяло — по его виду легко было понять, что он одержим какой-то одной мыслью, которая его гложет и не дает покоя. Видимо, он рад был неожиданному ужину — так разговор, который он боялся или стеснялся завести, на какое-то время откладывался. Интересно, о чем пойдет речь?

Мясник смел свою порцию, дождался, когда мальчик домучил половину угощения, и спросил: