Мари Осмундсен - Земные заботы [Сборник]

— За электричество заплачено?

— Отец сходит заплатит.

— Ты выпил?

Линда слегка отодвинулась от мужа и укоризненно смотрит ему в лицо.

У кровати Марии молодой человек с длинными черными волосами и высокими скулами. Он в спортивной куртке и синем моряцком свитере. Он держит Марию за руку и, улыбаясь, оглядывается.

— Я надеюсь, ты понимаешь, какой это роскошный шанс?

Мария кивает.

— Но поскольку мы выступаем как замена, нас не предупредили заранее. Так что послезавтра мы уже вылетаем. Весь оркестр. Со своими инструментами. Но без аппаратуры. Все расходы они берут на себя. Правда, больше мы уже ничего не получим. И все равно здорово, как по-твоему?

— Конечно, — соглашается Мария, слегка расстроенная.

— Первое наше выступление в Готхобе, затем едем дальше на Западное побережье. Каждый вечер будем играть в новом отеле. И возможно, потом поедем на юг до Юлианехоба. Я рад, что смогу навестить родных.

— Когда же вы думаете вернуться?

— Где-нибудь в конце января. Так что время у нас с тобой еще будет, ведь ты должна рожать десятого февраля, да?

— А как же твои занятия?

— Да, с этим хуже всего! Не понимают люди, как важно развивать самобытный гренландский бит, берущий истоки в народной музыке. Им это до лампочки. Но я в любом случае еду. И плевать мне, что они там скажут.

— А если тебя исключат?

Захариас пожимает плечами и встряхивает длинными черными волосами. Он улыбается Марии. Он на несколько лет моложе ее. Двери жизни все еще широко распахнуты перед ним.

— Я побывал в центре и приобрел в «Супер саунд» новую ударную установку. В рассрочку на три года. Это же блеск! Такого даже у Суме нет..

— А теперь спать, баиньки, — сиплым голосом говорит гостья турчанки, коротышка в ярко-красном одеянии, несколько раз оборачиваясь, чтобы помахать на прощанье. — Скоро приходить снова!

Хабиба достает свое цикламенового цвета вязанье и некоторое время сидит со спицами в руках, задумчиво глядя в пространство.

Страшила Ольферт привел повидаться с матерью двух своих наследников — Ольферта Среднего и Ольферта Младшего.

Семейство плотно утрамбовалось на диванчике по обе стороны от худосочной Ивонны.

Телевизор включен на полную громкость, но никто его не слушает.

— Противно смотреть, как вы здесь валяетесь, принцесс из себя корчите, — говорит Страшила Ольферт. — И все за счет налогоплательщиков!

Указательным пальцем он тушит сигарету в пепельнице.

— Мы прогорим, пока ты будешь здесь разлеживаться. И на что, черт возьми, мы будем тогда жить? Об этом ты подумала?

Ивонна только моргает.

— Такое маленькое предприятие, как у нас, мгновенно задушат крупные. Тем более теперь — при неблагоприятной конъюнктуре и безработице. Пошевелила бы мозгами. Давно уж пора уразуметь, что надо срочно выписываться!

Он пихнул жену в бок и крутанул головой.

— А-а!.. — завопил Ольферт Средний.

— Пап, скоро мы домой пойдем? — спрашивает Ольферт Младший.

— Мальчики совсем заброшены, ты же видишь!

Оба мальчика довольно откормленные. Оба в папашу, и оба явно на стороне отца.

Ольферт Средний дергает брата за волосы.

— Отстань, дурак! — хнычет Ольферт Младший.

— Сиди смирно, негодяй! — рявкает отец и шлепает старшего по затылку. Потом, состроив жалостную мину, вновь обращается к жене: — Я и ем-то черт-те что, кто мне приготовит? И канарейке некому воду сменить. И за морской свинкой я не намерен ухаживать. Да-да!

— Бедная крошка, — вздыхает Ивонна с несчастным видом.

— На вот, смотри!

Страшила Ольферт шлепает на столик членский билет Партии Прогресса.

— Я получил его сегодня утром. Дай только срок — через пару лет я пройду в фолькетинг!

— Боже мой! Кто же это здесь сырость развел? Неужели Линдочка?

С кровати Линды слышатся приглушенные всхлипывания.

Веселая коротышка Рёрбю останавливается с подносом, заставленным бутылками из-под содовой.

— Послушай-ка меня!

Она поставила поднос, присела к Линде на кровать и принялась развертывать одеяло, в которое та закуталась. Потом наклонилась к мокрому от слез лицу.

— Ну-ну, чего ты так расстроилась?

— Из-за… из-за Аллана. Я так боюсь, как бы он чего не вытворил, пока я здесь валяюсь…

— Дурашка ты, Линда, — ласково говорит Рёрбю. — Разве ты не знаешь, все жены боятся, как бы их мужья чего не натворили, пока они лежат в больнице. И точно то же самое с мужьями — лежат да только и думают, а чем там, дома, ихняя мадам занимается.

— Но он же… он же, когда ни придет, всегда выпивши.

— Ну и подумаешь, какая беда! Он же скучает по тебе. Ему тоже нелегко сейчас, помни об этом.

— Но он ведь не оплачивает счета, — всхлипывает Линда. — Я так боюсь, что все у нас пойдет прахом…

Не так уж она не права, думает Мария. Кто знает, что у нее дома происходит, пока ее нет.

— А-а, все вы здесь с ума сходите. — Рёрбю встает и выпрямляется, плотная, коренастая. — Давай-ка вытри слезы, а я принесу тебе чашку чаю.

— Он японец? — спрашивает Оливия.

— Кто?

— Ну, тот красивый паренек, что был у тебя.

— Да нет. Нет, он гренландец. Это от него я жду ребенка.

Оливия прищелкнула языком.

Мария лежит, руки на животе, вглядываясь в темноту.

Маленький ты мой, как ты там себя чувствуешь? Неужели я вырожу какое-нибудь неполноценное существо?

Ну и что? Что, если даже у него что-нибудь будет не так?

То есть как это «ну и что»? Ведь человек хочет, чтобы его творение было совершенным. Столяр хочет, чтобы стол, который он делает, стоял прямо и устойчиво на своих четырех ногах. Маляр красит стену так, чтобы краска ложилась ровно и красиво, не жалея для этого сил. Так же и женщина. Она хочет иметь хорошего ребенка: симпатичного на вид и умеющего все, что должен уметь ребенок. И ее можно понять.

Из форточки тянет холодком. Карен-Маргрете стоит под теплым душем, вода струится по ее животу. Прекрасный, удивительный, круглый живот. Кажется, что малыш в нем тоже наслаждается душем. Она чувствует, как он там ворочается, плещется и вдруг так резко толкнулся в бок, что ей стало больно.

Ничто, даже затянувшаяся интоксикация, не могло испортить настроение Карен-Маргрете. Так она была уверена, что здесь, в клинике, сделают все, что в человеческих возможностях, чтоб ей помочь. Чего же еще можно желать?

Она мурлычет мелодию, недавно услышанную по радио.

Карен-Маргрете считает, что ее беременность — дар небес. Они с мужем много лет назад оставили надежду иметь детей. И даже не пытались выяснить причину своей бездетности. Каждая пятая пара бездетна не по своей воле. Приходится с этим мириться.

Зато они убедили себя, что будут жить друг для друга, вдвоем, и работать в писчебумажном магазине, который они вместе основали.