Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

Из задумчивости Его вывел шум в коридоре. Он быстро вытер слезы одеялом.

— Почему ты меня бросила вот так? — спросил Он тихо, когда Лоренция села на стул рядом с Его постелью и громко вздохнула.

— Полонез, ну что ты такое говоришь? Я вон капельницы тебе принесла, сразу две. Чуть-чуть поболтала с Джоаной. Она сегодня придет к тебе. Ты с ней в языке польском поупражняешься. Она мне сказала, что купит для тебя польские газеты. Женщины вообще долго разговаривают, а с Джоаной приходится разговаривать еще больше, потому что она в этом очень нуждается. Что ты такое говоришь, Полонез? Старая Лоренция никогда никого не бросает! Ты что-то закручинился, да? А это очень нехорошо, ты же радоваться должен. Потому что утро вон какое хорошее! А ты утра-то давно не видал.

Она встала со стула, поменяла мешок с капельницей и, убедившись, что лекарство потекло в Его вены, села рядом с Его постелью и начала массировать Его левую ладонь, приговаривая:

— Вот я тебя сейчас покормлю, Полонез. Потому что сейчас время завтрака. Пока что этой дрянью из мешка, но это уж недолго — скоро Лоренция приготовит такое caldo di pesce [14] Рыбный суп, национальное блюдо в Кабо-Верде. Готовится из рыбы, картофеля, маниоки и плантанов. Часто добавляют также помидоры и паприку. , что твой желудок будет благодарен до конца жизни, сразу и на ноги встанешь, и сил наберешься. Я своих детей моим caldo от всех болезней вылечивала. И внучку тоже. Хотя здесь, в этой Голландии, она болеет по-другому, не так, как в нашем Кабо-Верде. Вирусы тут другие, потому что солнца мало и все спешат вечно. А у нас солнце и ноу стресс. Когда люди уж очень торопятся за богатством — им вирусы горло, легкие и кишечник поражают. Но чаще всего — мозги и сердце.

Он услышал первые отзвуки утренней суеты, долетающие из коридора. Постепенно начинался больничный день. Лоренция массировала Его ладонь и говорила:

— Джоана сказала, что мне короткие волосы очень идут. Потому что я ведь, как себе и Сесилии обещала, соседку с ножницами позвала. Она удивилась, что прямо так рано утром, но я уж ее уговорила, объяснила, что это в честь твоего пробуждения, тогда она только закричала от радости и начала стричь. Она же тоже с Верде, силу и важность обетов понимает.

— А ты как думаешь, Полонез? Идет мне? Может, даже красиво? — спросила она кокетливо и встала в ногах Его постели, чтобы Он мог ее рассмотреть из-под повязки на глазах.

Он смотрел на нее — и не мог увидеть разницы. Он просто не помнил, какие у нее были волосы несколько часов назад. Ничего не помнил, кроме того, что они были черные, с седыми прядками на висках. В какой-то момент в памяти у Него всплыли слова Патриции: «Даже если бы я стояла перед тобой совершенно лысая — ты бы этого не заметил!»

— Очень идет. И молодит… — соврал Он, с силой закусывая губу.

— Вот и Джоана так теперь хочет сделать. Чтобы измениться. Женщинам же надо меняться. Иначе они будут как старая мебель в еще более старой комнате. Как у тебя бывала та Дарья, эта молодая твоя ученица, вот у нее такие длинные, красивые, золотистые волосы. Совсем другие, чем на старых фотографиях, которые она мне показывала. На тех, где она с тобой. Я ее спросила, можно ли ее сфотографировать, чтобы тебе показать, если вдруг проснешься, так она на следующий день пришла прямо от парикмахера. С падающими на плечи косами, заплетенными по три. Такими, какие ты любил ей расплетать и потом целовать ее волосы. Так она мне рассказывала. Очень она изменилась. И в последний день что-то долго тебе рассказывала. Иногда улыбалась, иногда плакала, а иногда поправляла тебе подушку и дотрагивалась пальцами до твоих губ. И рисовала какие-то странные иероглифы на бумаге, а потом рвала листок на кусочки, выкидывала в мусорник и шла на улицу покурить. Она была грустнее грусти самых грустных песен фаду [15] Фаду (по-португальски слово означает «судьба», «фатум») — музыкальный жанр, созданный в XIX веке в бедных кварталах Лиссабона, в особенности — Алфаме и Мурарии. Фаду — это меланхоличная песня, исполняемая одним вокалистом с сопровождением одной или двух гитар. Фаду иногда называют португальским блюзом. , какие старая Лоренция в жизни слышала.

Она бросила взгляд на часы, нервно вскочила со стула и поспешила к двери палаты, закрывая ее на ключ. Подвезла стойку с компьютером к Его постели, из шкафа вытащила кабель и, встав на цыпочки, нажала кнопку.

— Пресвятая Богородица, какая же я растяпа! Уже же восьмой час, вот уже десять минут как, а в Сиднее пятый час дня. Боже милостивый, Сесилия же там ждет! И есть чего! — Она нервно забегала по палате. — Да где же эта клавиатура?! Была же всегда в шкафу. А, вот она! Наконец-то. И мышка здесь!

С помощью рычага она подняла изголовье Его постели. Наклонилась над ним и надела Ему наушники. Чуть придвинула постель. Подбежала к окну и установила жалюзи так, чтобы свет из него падал только Ему на лицо. Спустила повязку с глаз на шею. Он смотрел на экран компьютера, а задыхающаяся Лоренция нервно кликала по иконке на экране. Через мгновение Он услышал звук гонга — и вот на Него смотрела Сесилька. Лоренция с силой сжала Его ладонь, прислонилась к Нему, поцеловала Его в лоб и выбежала из палаты, закрыв дверь на ключ снаружи.

— Эй, папс. Что слышно? — спросила дочь тихо и помахала рукой.

Она всегда начинала их разговор именно так. По щекам ее текли слезы — и она их не вытирала. Губы ее дрожали. Он видел, как она нервно закуривает сигарету и глубоко затягивается.

— Дуглас позвонил мне вчера из больницы. Ты им там устроил неплохой сюрприз, — сказала она, выпуская большое облако дыма.

— Ты же мне обещала, что не будешь курить, забыла? — выдавил Он из себя, приподнимаясь на постели.

— Помню. Но ты ведь тоже мне это обещал сто пятьдесят раз. Помнишь, когда в последний раз?

— Я тебя люблю…

Она начала плакать. Оперлась подбородком на левую руку и разглядывала Его, медленно куря сигарету. Молчала и плакала.

— Ты хоть выспался за эти шесть месяцев? — спросила она тихо. Вытерла слезы рукой и улыбнулась Ему.

Он не успел ответить. Она исчезла с экрана. Он слышал только невнятные звуки, доходящие откуда-то издалека. Через минуту она появилась снова. Теперь она отошла от камеры подальше. Вытянула руку, поднося к камере висящего и орущего черного кота.

— Шрёди! — крикнул Он, поднимаясь и приближая лицо к экрану.

— Да. Это твой кот-приятель Шрёди. Его Величество Кот, — ответила она, улыбаясь. — Ты мне, пап, должен триста двадцать евро за его билет из Амстердама до Сиднея. И еще пятьдесят за клетку. А еще сто долларов за его двухнедельный карантин в Мэскоте [16] Неофициальное название сиднейского международного аэропорта, данное ему по названию района города, в котором он расположен. я уж тебе дарю, так и быть. И стоимость всех его прививок тоже, — говорила она, поднося морду кота ближе к камере.