Илья Кочергин - Помощник китайца. Я внук твой [две повести]

Я пошёл про деда спрашивать, а старик — бывший морской пехотинец, мне совсем про другое давай говорить. Про Волховский фронт, про то, как немцев крошил. Перед рассветом, говорит, сходит в разведку, а днём смотрит, как ребята молодые из-под снега вытаивают — наши и немецкие. Расскажет и глядит на меня тоже с этой выжидающей улыбкой, как Маргерит, только иногда чуть поморщится — раздробленная на войне нога, наверное, ныла в тот день.

Я, говорит, поклялся после войны сорок лет оружия в руки не брать. И не брал, сдержал клятву. А тебе, говорит, приходилось людей убивать? Не приходилось — и слава Богу. И брось ты своего деда. Сын у тебя есть — воспитывай сына. Работа — работай. Жену люби. И в архивах копаться не стоит, один чёрт ничего не поймёшь, только запутаешься. Сына как зовут? Хорошее имя. Вот иди лучше домой, правду говорю, и поцелуй его от меня в макушечку. Запомнил? В самую макушечку, она у малышей сладко-сладко пахнет.

Я ему говорю, мол, я — писатель. Я не как внук интересуюсь, а материал собираю для книги. А он — ладно, ладно, иди.

Пью и смотрю на проезжающие автомобили. Не послушался я старика…

Встаю, сворачиваю с дороги и иду по полю к одинокому дереву, которое выделяется в лёгкой темноте на фоне более светлого неба. Там, у корней, я присаживаюсь и делаю ещё глоток.

Буду сидеть здесь. А потом они будут говорить — приезжали всякие русские и разбрасывали по полям пустые бутылки. Вот у себя дома же вы, наверное, не бросаете пустые бутылки, не плюётесь? — спросят. Как же вам в гостях не стыдно? Разбрасываем, можно ответить, чтобы они заткнулись. Не нести же на пункт вторсырья. Сдавать бутылки — это просто уже последняя степень, до неё действительно стыдно опускаться, это уже яма, всё.

Это уже, действительно — яма. Нырнул — и не выбраться. Ни дома уже не будет, ни семьи. Ничего.

Я встаю и собираю упавшие ветки. Запинаюсь на своих пакетах с сувенирами и на кучах камней (их, наверное, бельгийцы с полей сюда сносят) но набираю приличную охапочку. Этого хватит. Особенно я радуюсь, что стаканчик нашёл, пока дрова собирал. Немного треснутый пластиковый стаканчик, ветром, поди, занесло. А может, и бросили тоже люди какие-нибудь.

На смятый билет с электрички кладу немного тонких веточек, но тут меня в сторону заваливает. Это ничего, поднимаюсь. Чиркаю зажигалкой, подкладываю ветки потолще, пальцы уже освещаются слабым пламенем. Запах у дыма немного незнакомый, что это за дерево хоть знать бы на будущее. Здоровое такое, мощное.

Разгорелся мой огонёк, теперь можно. Закуриваю сначала, курю. Кучи камней скрывают мой костерок со стороны дороги и с боков, а впереди поля до неба, только ещё вдалеке должна быть лесопосадка узенькая, её уже не разглядеть. Я один, спокойно как-то стало, когда живой огонёк заиграл. Блин, жалко водки там не было, в этом супермаркете.

Ну ладно. Плеснул в стаканчик совсем чуть-чуть, протёр пальцем стенки, поболтал и выплеснул в сторону. Потом налил полстакана. Наклонив, чуть тряхнул над огнём, виски мягко зашипело на угольках. Сначала слова не лезли, а потом получилось.

— Здравствуй, дед Андрей, это я, твой внук Илья, пришёл.

Подбросил ещё пару веточек, посмотрел, как оседают в огне угольки. Коленям стало жарко.

— Что мне с тобой делать? И выбросить жалко, и не люблю тебя. Себя тоже не люблю.

Я потом ещё долго там сидел, разговаривал. Потом немного поплакал. А потом задремал там, у корней, и никто до утра меня не трогал.