Владимир Топилин - Тайна озера Кучум

Елизавета Ивановна встала, подошла к Уле, обняла её за плечи, спрятала лицо в чёрных волосах девушки.

— Я хочу, чтобы ты была мой племянницей! — негромко, но так, что все услышали, проговорила она.

В гостиной опять тишина: слышно, где-то там, на конюшне, хромоногая кобыла Липа жуёт овёс. Все замерли: не ослышались ли?

— Как ты?! Что скажешь?..

Егор украдкой перебирает губами: соглашайся, дурёха! Филя не понимает, что самокрутка жжёт пальцы. Пелагия качается на ногах, вот- вот и опять упадёт в обморок.

А Уля ни жива ни мертва: дрожит, как в лихорадке.

— Я жду, — повторила Елизавета Ивановна.

— Да, — тихо ответила девушка, — согласна.

И крепко, по-женски обнялись, заплакали, сотрясаясь в такт эмоциональным порывам: как два близких, теперь уже родных человека. Несколько раз поцеловались, смахнули слёзы. Даже Егор, так много повидавший на своём веку, низко опустил голову, скрывая мокроту на щеках. Все понимали, что сейчас произошло что-то очень важное, что, возможно, бывает только раз в жизни. И случившееся в данное мгновение перевернуло жизнь не только этой девушки, а жизни всех, кто здесь находился.

Елизавета Ивановна наконец-то справилась с нахлынувшими чувствами:

— Спасибо. Я не знала, согласишься ты или нет. Но, думаю, ты сделала правильный выбор.

Она вернулась на место, присела, усадила рядом Улю, как бы невзначай заметила:

— Тебе надо сделать паспорт.

— Зачем? — удивилась Уля.

— Как зачем? Все люди имеют паспорта.

— Мне сделает Сергей.

— Я об этом знаю. Но давай этим займусь я, хорошо?

Уля кивнула головой: теперь она согласна на всё.

— Так вот, — продолжила Елизавета Ивановна. — Раз я буду оформлять на тебя документы, то хочу записать тебя на моя фамилию, — поправилась, — на фамилию и имя брата: Набокова Ульяна Дмитриевна. Звучит?

— Но… Серёжа хочет сразу записать меня на свою фамилию, Боголюбова Ульяна.

— Это будет потом, после свадьбы. Тебе впишут другую фамилию — фамилию мужа.

— Но для чего?

— А для того, милая, что мне надо оформить на твоё имя два оставшихся прииска: Гремучий и Покровский.

Теперь настала очередь падать в обморок Уле. Так бы это и было, если бы знала она настоящую цену произнесённым словам. Всё дело в том, что девушка не понимала, что значит ВЛАДЕТЬ, БЫТЬ ХОЗЯЙКОЙ ДВУХ ЗОЛОТЫХ ПРИИСКОВ. Она не представляла, ЧТО ЭТО ТАКОЕ. Всё её существо привыкло жить иным миром, своей жизнью, где животные, птицы, деревья, реки, озёра, горы. Всё её главное богатство у неё было рядом: лыжи, винтовка, одежда, оленуха Хорма, избушки, ловушки. Драгоценности, парадная одежда не нужны в тайге. Красота женщины, по её мнению, должна быть естественной, природной. Так сказал Сергей. И Уля приняла это как истину. А все наряды, что были у неё раньше, на прииске, и теперь, что ей купил он, — просто необходимость, без чего нельзя жить здесь. Иначе будешь белой вороной. Сергей купил своей любимой невесте всё, чтобы она была на высоте. Она видела, что Сергей потратил на это большую сумму. Ей очень приятно. Ей нравилось носить то, что нравилось Сергею. И не больше. Это было, возможно, первое соприкосновение с богатством, которое она осознала. Но прииски… зачем ей это? Последние слова она произнесла вслух, что вызвало у окружающих взволнованный ропот

— Да, прииски, — подтвердила Елизавета Ивановна. — Думаю, что ты их достойна, так же, как и Пелагия.

— Но это несправедливо, неправильно!

— Почему?

— Потому, что их нашли, открыли дядя Ваня и дядя Егор, мой крёстный!

Знала Елизавета Ивановна, что Уля честна, как ребёнок. Но чтобы так, вот просто, взять и отдать своё состояние другому человеку, пусть даже очень близкому… Нет, ей это не понять. Купчиха живёт на западе, где балом правят деньги. И такие щедрые подарки не для её разума.

— Ты отказываешься?! — Елизавета Ивановна развела руками.

— Да нет же, нет! — заступился за неё Егор. — Что взять с не разумевшего дитя? Она молода, сама не понимает, что говорит. Возьмёт она, возьмёт! — И уже к Уле: — Непорядок то, что говоришь. Не бери меня в расчёт. Когда то было, что я песочек нашёл? При царе-косаре… — И уже сердито: — Соглашайся, говорю.

— Нет, — твёрдо заверила девушка — Не могу. Не могу я так.

И вдруг Елизавета Ивановна засмеялась, даже захохотала, так громко, заразительно и просто, что в один миг в гостиной спало всё напряжение. Вместе с ней всё громче засмеялись братья, женщины, Пелагия и, наконец-то, сама Уля.

Смеялись долго, чувственно, до слёз. Так бывает только тогда, когда люди понимают друг друга, верят в существование чести и достоинства, доверяют и готовы поделиться с окружающими последним глотком воды.

— Ну хорошо, — наконец-то собираясь с силами, вытирая платочком слёзы, заговорила Елизавета Ивановна. — Так уж и быть. Будь по-твоему. Отдаю вам прииски, обоим пополам. Тебе, Ульянка, Дмитриевский. А вам, Егор Исаич, — Гремучий. Теперь правильно? Справедливо?!

— Наверное… — неуверенно поглядывая на Егора, проговорила Уля.

— Вот и славно! С вашего согласия, все документы будут подготовлены, как говорила ранее, после суда, — проговорила Елизавета Ивановна и, с улыбкой посмотрев на окружающих, попросила: — Кто-нибудь нальет мне чай?..

Плохо понимая, что произошло, Егор затопотил деревянной «ногой» на крыльцо, якобы покурить на свежем воздухе. Максим — за ним. Заворачивая табак в бумагу. Егор блеснул счастливыми глазами:

— Наконец-то свершилось! Думал, что никогда такого не будет.

— Да уж, справедливая Елизавета Ивановна. Дай ей Бог здоровья! — перекрестился Максим.

— И то правда!

— Только вот, я что-то не понял, что за затея с пачпортами, — выдыхая дым, пожал плечами Максим. — Можно было и на фамилию Сергея записать прииск-то.

— А ты что, так ничего не понял?

— Что?!

— Так ведь у Елизаветы Ивановны нет детей, — зашептал Егор. — Ульянка-то… будет теперь наследницей.

У Максима выпала изо рта папироска.

Не спится Уле. В мягкой кровати душно, жарко. Пуховая перина стянула бока каменной россыпью. Нежная подушка выпирает болотной кочкой. Ласковое, тёплое одеяло давит гнилой колодиной. Лежит девушка, крутится раненой белкой: и так плохо, и так зыбко. Не потому, что сегодня рядом нет Сергея — уехал по делам в Красноярск, а заодно и за билетами на поезд, — а оттого, что мысли её чернит тоска.

За окном комнаты — тихая, звёздная ночь. От стекла тянет лёгкой прохладой сентября. Воздух помещения наполнен ароматом покрасневших листьев черёмухи, соком налившейся сливы, вишни, крепких сибирских яблок. Осень в город приходит неспешными, тихими шагами, гораздо позже, чем в горах.

Тайга! Как сейчас там? Об этом Уля не забывает ни на минуту. Она здесь, а все мысли там. Закроет глаза и видит бирюзовую гладь родного озера, чистую синь высоких гольцов, успокаивающий, тёмно-зелёный цвет хвойных деревьев. Запах смолистых кедров будоражит сознание. На рассвете яркие, уже не тёплые лучи солнца серебрят на пожухлых травах иней. А как пахнет в горах мокрый ягель… Ах, да что там говорить! Нет, не может Уля томиться, как птичка в клетке. Город — это не её гнёздышко.