Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Этнос не мог быть воюющей стороной. Потому что войны, которые ведутся с таким противником, выходят за рамки государственности и потому что они толкают людей в ветхозаветную безысходность взаимоотрицания по крови. Эта проблема неразрешима в рамках одной человеческой жизни. Выход из такой ситуации возможен только с исчезновением одной или всех сразу противоборствующих сторон.

В поведении паренька, в мотивировках его поступков Майбороде виделось что-то нечеловеческое. Дело было не только в возрасте. Сопоставляя два природных типа — чеченца и русского, — полковник давно уяснил себе следующее: чеченцы по-другому относятся к крови, и не только тогда, когда свежуют барана, не только в вопросах родства и брака. В этом идеально скомбинированном, уникальном составе белков и эритроцитов чеченец инстинктивно чувствует особый смысл. Чаще всего, даже сам не сознавая, он подчиняет этому ощущению свое мировоззрение. О русском человеке такого не скажешь. Майборода, сколько бы ни старался, не смог бы убедить себя в том, что в крови есть что-то такое, что требует от человека сверхъестественных усилий, жертвенного выворачивания себя наизнанку, сверхотдачи. Как и поголовное большинство русских людей, он умел отдавать должное наследственности, родству. Но никаких таких ощущений, а тем более убежденности, что кровь — начало всему, у него не было, да и быть не могло. Слишком чуждо это природе русского человека…

В кутузку сопляка загребли повторно. Но, как и в прошлый раз, выходило, что по чистой случайности. Налицо был следующий факт: в первый арест паренька, датированный октябрем, в комендантской роте, которая вела дознание, просто не потрудились согласовать имеющиеся сведения с УВКР, не проявили должного усердия, пренебрегли инструкциями, а возможно, поленились тряхнуть арестанта подобающим образом. Законы не предусматривают адекватных мер в отношении несовершеннолетних. Но именно поэтому такие вот арестанты, удравшие от папы с мамой, и заканчивали жизнь в канавах; война всё списывала. Выявление связи, причем родственной, между подростком и его сводным братом — именно братом, а не дядей, за которого тот выдавал себя среди однополчан и сородичей, пытаясь запутать свои биографические данные, поскольку давно числился в розыске за участие в незаконных вооруженных формированиях, не представляло трудности еще тогда, в октябре, если бы люди должным образом относились к своим обязанностям. Расплачиваться за халатность пришлось как всегда другим…

В местной администрации хорошо знали и мать мальчугана, и его самого. Местные служащие утверждали, что Леча Кадиев, с тех пор, как поехал учиться в Англию, в родном селе не появлялся. Единоверцы, конечно, лукавили. Мать паренька, прописанная в Грозном, в прошлом врач, а теперь сама сраженная тяжелым недугом, в свои неполные пятьдесят выглядела старухой. С отцом парнишки, с покойным Кадиевым-старшим, она рассталась еще до того, как тот погиб у блокпоста под Ярышмарды. История по местным меркам самая прозаическая. Но именно за счет таких вот чеченских семей местные моджахеды и пополняли свои ряды.

— Теперь тебе так просто не отделаться, — устало пригрозил юному арестанту Майборода, сев на стул перед Дотой. — Это тебе понятно?

Подросток презрительно сверкнул глазами.

— Тебя что, не кормят? Почему худой такой?

Ответа не последовало и на этот раз.

— Кто ты по национальности?

— Дзурдзук, — буркнул мальчишка.

— Это кто такие?

— Чеченцы мы, из Грузии.

— Бацбиец, что ли? Очень интересно… И брат твой, он тоже бацбиец?

Подросток молча супился.

— Ты когда его видел в последний раз, брата?

— Нет у меня братьев, — отрекся паренек.

— Неужели? Или ты предпочитаешь, чтобы я дядей его называл? Как все?.. Хорошо, с дядей когда ты виделся? Где именно?

— Давно уже, — ответил паренек.

— Когда?

— Осенью.

— Где?

— Да там.

— В горах?

Паренек молчал.

— Где, я спрашиваю? Язык проглотил?

— В лесу.

Полковника удивляло, что чеченский паренек, наполовину грузин, по-русски говорит без малейшего местного акцента. Но Майбороду предупреждали об этом и офицеры, проводившие первые допросы. Чистая русская речь подростка вызывала у всех какую-то досаду. В этом проглядывало что-то несуразное, не вписывающееся в стереотипы.

— В лесу, говоришь… — повторил полковник. — Это в каком же?

— Я хотел домой уйти, не отпускали… Заставляли работать. Стирал, воду носил.

— Тебя заставляли? Брата самого Кадиева? Да кто ж тебя мог заставить? — усмехнулся Майборода.

— Заставили.

Паренек твердо придерживался своей первоначальной версии, уже не раз запротоколированной.

— Откуда воду носил? Из реки? Из ручья? Или, может, там краны с горячей водой, получше, чем у нас здесь? Ты так объясни, чтобы я понял. А то сидим здесь, круглые идиоты, воображаем непонятно что! Чего ж ты тогда удрал? Ночью, говоришь? Что, вот так прямо собрался и деру дал? Всю ночь, что ли, по лесу шастал?

— Да, всю ночь, — подтвердил подросток.

— И дорогу, понятное дело, не помнишь.

— Темно было.

С минуту Майборода перебирал на столе бумаги, а затем без напора, спокойным тоном поинтересовался:

— А пришлые ваххабиты что такое, слышал?

— Слышал.

— И что ты думаешь о них?

— Ничего. Ненавижу их.

— Это еще почему?

— Не наша это религия.

— А чья?

— Ваша.

— Моя, что ли? — удивленно спросил Майборода.

— Арабская. Это вы их сюда привезли. Раньше их здесь не было.

— Это мнение дяди твоего, так я понимаю?

— Все так думают.

Полковник задумчиво произнес:

— А мне так казалось, что и до арабов здесь была эта религия. Это сегодня вам мозги запудривают. И ваши, и наши…

— Не знаю.

— Дениев Адам, слышал о таком?

— Нет, не слышал.

Майборода помолчал.

— Чеченцы — это ладно, своих ты покрываешь. А наемников? Много их в лагере? — спросил полковник.

— Не знаю, — повторил мальчуган.

— Видел хоть одного?

— Вообще, видел, — нехотя признался Дота, понимая, что если будет упорствовать и молчать, ему вообще перестанут верить. — Двоих видел. Но они ушли потом.

— Откуда? Кто такие?

— Не знаю.

— Арабы? Иорданцы? Китайцы, может быть?

— Может, арабы. А может, нет.

— А ушли куда?

— В горы куда-то.

— А ты хоть знаешь, дырявая твоя голова, против кого они воюют? — допытывался полковник.

— Против вас.

— Зачем?

— Религия у них такая.

— Какая?

— Ислам.

— И чтó, что ислам?

— С неверными надо воевать.

— Это по исламу?

— По исламу.

— А говоришь, что ненавидишь их…

Настороженно посапывая, паренек опять замкнулся в себе.

— А если сам пулю подловишь? Не страшно? Неужели сытым быть не хочется, пожить в тепле, в школу ходить? — поинтересовался Майборода.