Ольга Покровская - Всегда буду рядом

– Так и вышло? – осторожно спросила Таня, цепенея от открывшейся ей страшной правды.

– Так и вышло, – подтвердил Эванс. – Конечно, я старался восстановиться, репетировал еще больше, прямо-таки с остервенением. А потом мой педагог сказал мне: «Брось, Брендон. Брось, ничего не получится. Так бывает, не повезло».

– И ты ушел? – прошептала Таня.

В памяти вдруг всплыл тот серый насморочный день, старенький зал с мутноватыми зеркалами на стенах, вытертый гимнастический купальник, сухая и прямая, как игла, женщина из театра Станиславского. И то, как в один миг вся жизнь Тани, все ее будущее полетело в тартарары.

– И я ушел, – согласился Эванс. – Нет, не наложил на себя руки, не сторчался. Успешно стартовал в кино как актер. Симпатичный парень, который умеет неплохо двигаться, всем был нужен. А я, каждый раз стоя перед камерой, думал, что мог стать новым Нуреевым. А стал… очередной симпатичной голливудской мордашкой, киношной шлюхой, мечтой девочек-подростков, – он помолчал и вдруг, вскинув голову, схватил Таню за плечи, подался к ней, заглянул в лицо расширенными глазами. – А знаешь, что хуже всего? Что он сегодня был прав, Марвин. Я сам знал, что двигаюсь плохо, не точно. Лажаю, понимаешь? Я, который мог черт знает что творить на сцене, взлетать, плыть в воздухе, побеждая гравитацию, я не смог станцевать какой-то гребаный вальс. Потому что пью, потому что руки дрожат и тело не слушается. Координация стала не та…

Таня смотрела на него и с изумлением понимала, что в Брендоне внезапно не осталось никакой юношеской задорной красоты, легкости, его знаменитого обаяния. Он был сейчас жалок, именно жалок, как любое сломленное, загнанное в угол существо, как цветок с переломанным стеблем.

Брендон как-то сухо всхлипнул и задергал плечами, свесив голову. И Таня порывисто подалась ближе, обняла его за шею, обхватила руками, согревая, успокаивая.

– Ну что ты, что ты, хороший мой. Шшш… не надо так. Ты не виноват, с тобой случилась чудовищная несправедливость. Но ты молодец, ты не сдался, выстоял. Ты очень сильный, очень, я бы так не смогла.

Брендон, издав горлом какой-то низкий нечленораздельный звук, прижался к ней всем телом, уткнулся лицом в шею, и Таня в смятении почувствовала, как кожи касаются его горячие губы.

– Ты справился и теперь справишься, я уверена, – шептала она, оглаживая его по спине, чувствуя под ладонью напряженные мышцы. – Я помогу…

– Тань-еч-ка, – осторожно, словно пробуя звуки на вкус, выговорил он русский уменьшительный вариант ее имени. – Танья, ты прости меня, пожалуйста! Я сам иногда себе не рад, так и врезал бы по морде. Но меня несет что-то…

– Черти, – слабо улыбнулась Таня. – У нас говорят, черти несут.

– Черти несут, – кивнул он и обхватил ее руками, потянул в сторону полы халата. А затем вдруг оторвался от ее тела и настороженно, отчаянно глянул в лицо. – Ты только не бросай меня, ладно? Обещай, что никогда меня не бросишь. Ты – единственное, что у меня есть.

– Не брошу, – твердо прошептала Таня, чувствуя, как его подрагивающие руки касаются ее обнаженной кожи. – Я всегда буду с тобой.

Четыре года спустя Таня сидела рядом с Брендоном в лимузине, медленно ползущем сквозь толпу собравшихся вокруг театра «Долби» зевак. Темно-синее платье от Джанфранко Ферре нещадно сдавливало грудь, мешало дышать, и она судорожно дергала застежку у горла. Стилист уверял ее, что оно будет стройнить, – чертов шарлатан, и зачем она только позволила вырядить ее, как чучело? Брендон, кажется, нервничал, барабанил пальцами по отполированной дверной ручке.

– Послушай, – осторожно начала Таня, взяв его за запястье. – Давай все-таки я не буду с тобой выходить? Встретимся уже там, на церемонии. Ну сам подумай, какая из меня супруга номинированной на «Оскар» звезды? – Она с усилием улыбнулась.

– Что? – обернулся к ней Эванс. – Не говори глупостей! Ты – моя жена, без тебя не было бы никакой номинации, я бы сейчас в реабилиташке очередной подыхал, наверное. А если у кого-то проблемы с тем, что ты недостаточно звездно выглядишь, так тем хуже для него.

Он обхватил Таню за шею, притянул к себе и быстро поцеловал в висок.

Лимузин затормозил у красной ковровой дорожки, двери распахнулись, Брендон – прекрасный, почти как в юности, сияющий синими глазами, в отлично сидящем на нем черном костюме – выбрался из машины и подал руку Тане. Та неловко ступила на алую ткань, невольно поморщилась от тут же взорвавшегося в ушах рева толпы. Подумала еще – завтра опять во всех изданиях будут фотографии, снова придется смотреть на собственные упакованные в шелк телеса, словно нарочно маячащие рядом с Брендоном, чтобы оттенять его великолепие.

В последнее время им довольно часто приходилось посещать громкие киношные мероприятия. Ценой титанических усилий Тане все же удалось вернуть Брендона в строй, выбить для него несколько заметных ролей, заставить режиссеров вспомнить о нем, а зрителей – снова заговорить, снова начать восхищаться своим давним любимцем. Конечно, никакого волшебного превращения не произошло – Брендон по-прежнему временами скатывался в чудовищные депрессии, пил, срывал съемочный процесс, пускался в загулы. Но Таня – теперь не просто личный ассистент, но еще и жена – со временем научилась чутко улавливать малейшие перепады его настроения, предсказывать приближение очередного срыва и принимать меры – либо, если уж не удалось предотвратить, по-быстрому ликвидировать последствия.

Что же, она сама выбрала такой путь. Отлично знала, что Брендон, человек глубоко травмированный, навсегда потерявший способность заниматься тем, что считал делом своей жизни, никогда не изменится, не исцелится, не станет «нормальным» жизнелюбивым американцем. Но если что и поддерживало в нем жизнь – это интересные роли, если где и загорались у него глаза – это на съемочной площадке во время работы над интересным проектом. И Таня готова была безропотно сносить все что угодно, снова и снова вытаскивать Эванса из запоев, гнать прочь очередных залезших к нему в постель поклонниц, терпеть его раздражительность, лишь бы хоть иногда видеть в нем смутную тень того былого Брендона, чей образ когда-то поразил ее на экране.

Так думала она, сидя рядом с Брендоном в просторном зале, среди голливудских знаменитостей, с частью из которых была теперь уже знакома лично. Церемония награждения шла своим чередом, Брендон все больше нервничал, напрягался. Таня видела, как по виску его медленно сползает капля пота, и уже жалела про себя, что Эванса номинировали на лучшую мужскую роль. Это, безусловно, было огромным достижением – особенно на фоне того, что еще четыре года назад о Брендоне почти никто и не вспоминал. Но Таня в ужас приходила от одной мысли, как отреагирует Эванс – с его-то неуверенностью в себе и перфекционизмом – если «Оскар» достанется другому актеру.