Жан-Мишель Генассия - Вальс деревьев и неба

Письмо Винсента к Тео, 4 июня 1890 г.

"Пока что живу по принципу: "Лишь бы день до вечера", — сейчас такая дивная погода. Самочувствие тоже хорошее. Ложусь спать в 9, но встаю почти всегда в 5 утра. Надеюсь, ты понимаешь, как приятно после долгого перерыва вновь почувствовать себя самим собой. Надеюсь также, что такое состояние не окажется слишком кратковременным. Во всяком случае, сейчас, работая кистью, я чувствую себя куда уверенней, чем до отъезда в Арль. Г-н Гаше уверяет, что все идет превосходно и что он считает возобновление приступов очень маловероятным".

Когда он не работает, Винсент пишет письма. Растянувшись на его убогой кровати, я смотрю, как он усердно царапает листок. Он пишет, как рисует — лихорадочно, никогда не сдерживая порывов души, рискуя испортить глаза при свете колеблющейся свечи, рассказывает брату мельчайшие подробности того, как прошел день, как продвигаются картины — словно отчитывается перед самим собой и проясняет свои планы в живописи. Он же продает мои работы, — говорит он, — я обязан держать его в курсе. Он должен знать, что деньги, которые он мне дает, используются на дело и что я добросовестно работаю на наше общее благо . Он также рисует, как будто ему мало, что он проработал весь божий день: делает иллюстрации пером к своим письмам — куда более живые и выразительные, чем любые описания. Когда он заканчивает письмо брату, он переходит к письмам сестре и матери, которые остались дома, пишет друзьям-художникам, и они отвечают ему, рассказывают, не жалуясь, о своем скудном существовании: случайные подработки, крайняя нужда, накапливающиеся полотна, которые никто не покупает, словно они того не стоят, такое впечатление, будто сами они — донкихоты, кидающиеся на ветряные мельницы; они бодрятся, поддерживают друг друга, ведь однажды, и очень скоро, для них распахнется рай, слепые узрят свет, и в этот день они получат признание, все, и когда им воздадут должное, а их волшебную живопись наконец-то оценят, толстосумы купят их картины, деньги потекут рекой, и они смогут наконец обеспечить женам и детям счастливую жизнь, которой те более чем достойны за то, что так долго терпели постоянные лишения, бесконечные разочарования, уныние их жизни и презрение богачей. Между ними царит солидарность первых христиан, разделяющих явленное им слово, безоглядно убежденных в том, что их искусство восторжествует, это только вопрос времени, и эта уверенность — единственная их опора.

Письмо Винсента Эмилю Бернару, 19 апреля 1888 г.

"Есть много людей, особенно среди нашей братии, которые считают, что слово — это ничто. Неправда! Разве хорошо выразить вещь словами не так же интересно и трудно, как написать ее красками? Существует искусство линий и красок, но искусство слова не уступало и не уступает ему".

Он спал рядом со мной, спокойно дыша, его рука обнимала мою грудь, темная ночь защищала нас, я боялась задремать, боялась, что меня застанет занявшийся день. Я поднялась, Винсент проснулся: Куда ты, мое маленькое подсолнышко? Я сказала, что уже поздно, мне нужно возвращаться, он взял мою руку, поцеловал ее, притянул меня к себе, я прижала его голову к своему сердцу, он пытался меня задержать, я настояла, и он отпустил меня. Постоялый двор спал, деревня тоже, я боялась, что меня заметят, но не было ни одной живой души, и, когда я вернулась, в доме стояла тишина. Я легла в постель, сердце все еще колотилось, я знала, что в это самое мгновение Винсент думает обо мне, с той же силой, что и я о нем, и мы оба связаны всем, что объединяет тех, кто любит и отдается друг другу, бескорыстно и безвозвратно, только ради счастья, а еще потому, что такова их судьба.

Письмо Винсента к Тео, 28 июня 1890 г.

"Вчера и позавчера писал портрет м-ль Гаше за пианино, который, надеюсь, ты вскоре увидишь: платье розовое, стена в глубине зеленая с оранжевыми точками, ковер красный с зеленым, инструмент темно-фиолетовый. Формат — метр в высоту на полметра в ширину.

Я писал эту фигуру с большим удовольствием, но далась она мне нелегко. Д-р Гаше обещал, что уговорит дочь позировать мне еще раз — теперь уже за фисгармонией".

У Винсента есть профессия, вернее сказать, призвание, которому он отдается каждую секунду своей жизни, как если б он постригся в монахи и стал служителем всемогущего бога, требующего от своих приверженцев, чтобы они поклонялись ему с холстом, поставленным на мольберт, и не выпускали из рук палитру и кисти как символ их веры. Эти неофиты живут только ради выразительности, формы и света, говорят только о восприятии, перспективе и фокусных линиях, а все, что не есть создание изображений и композиция, отправляется в глубины чистилища их жизни, поскольку они хранят верность цвету как единственной истине, явленной во вселенной, единственному источнику надежды в этом бренном мире, альфе и омеге. Для Винсента живопись — это все, от нее зависит его счастье на земле, ни на что другое он не возлагает надежд, и ничто другое ему не нужно: то, что не имеет непосредственного отношения к работе, вгоняет его в тоску и скуку, как потерянное время.

Но я прониклась его верой, я понимаю ее и ценю, и пусть я еще не принадлежу к кругу избранных, мое единственное стремление — разделить эту веру с ним, и я готова посвятить себя ей душой и телом, принести обет бедности и унижения и не иметь иного будущего, кроме этой общей страсти. Я предвижу трудности, ожидающие нас на этом пути, всю тяжесть нашего положения, и принимаю их, я принимаю этот путь и отдаюсь ему целиком как единственному данному мне шансу в свою очередь присоединиться к его религии, и сегодня я отрекаюсь от всего бесполезного и ничтожного, я не прошу ничего, ни дома, ни приличного образа жизни, ни украшений, ни детей, я хочу только одного: всю жизнь оставаться рядом с ним, помогать ему, поддерживать на избранном пути, заниматься живописью, пока смерть не разлучит нас, любить его и быть им любимой.

Письмо Винсента к Тео, июнь 1890 (636)

"…По зрелом размышлении, я не думаю, что работа моя станет хорошей, но лучшей, чем раньше, — наверняка. Все же остальное, например взаимоотношения с людьми, имеет лишь второстепенное значение. У меня нет таланта в таких вещах, и тут уж я ничего поделать с собой не могу…"

Мы сидели бок о бок в поезде на Париж, он рассматривал проплывающие поля, я протянула ему свою тетрадь для рисования, ту же, которую он выбросил, когда мы работали рядышком на берегу Уазы, он взял ее со скучающим видом, полистал, остановившись на портрете Элен в стиле мадам Рекамье [40] "Портрет мадам Рекамье" — картина французского художника Жака Луи Давида, написанная им в 1800 г. . Потом медленно отвел его в сторону, какое-то время подержал кончиками пальцев, прищурил глаза и наконец вернул его мне, скорчив гримасу.