Жан-Мишель Генассия - Вальс деревьев и неба

— Но примет ли он меня в свою академию, ведь я могу представить только тетрадь с плохими набросками?

Винсент глянул на меня не слишком ласково:

— Чтобы поступить к Жюлиану, не нужны ни конкурсная комиссия, ни экзамены, никто не попросит тебя показать рисунки, есть только один критерий отбора: ты принят, если можешь платить. Он не художник, а коммерсант, и он продавал бы рыбу, если бы это было выгоднее.

Винсент остановился перед портиком дома номер 31.

— Это в глубине двора. Я подожду тебя в соседнем кафе.

— Вы же не оставите меня одну!

— Не думай, что я буду изображать твою свиту. Ты хочешь стать художником? Что ж, вход там.

Письмо Винсента к Тео, 15 ноября 1878 г.

"Как много в искусстве прекрасного! Кто помнит все, что видел, тот никогда не останется без пищи для размышлений, никогда не будет по-настоящему одинок".

Я вижу себя: маленькая девятнадцатилетняя дуреха, переходящая Рубикон, с неистово бьющимся сердцем тихонько стучит в дверь, которую никто не вышел открыть, и уже готова уйти, но заставляет себя переступить порог, робея так, словно ее сейчас зарежут в этом погибельном логове, темном и тихом, где царит тяжелая жара. Я настороженно двинулась вперед, к источнику света, и внезапно, за поворотом коридора, замерла, окаменев.

В тесной и загроможденной мастерской с высоким потолком, освещенной только с одной стороны серым светом, пробивающимся сквозь стекла окон, закрытых, несмотря на то что жарко было, как в печке, около сорока женщин, а то и больше, самого разного возраста, работали, не отрываясь от мольбертов; те, кто был в первых рядах, сидели на табуретах; все в фартуках, синих или бежевых. Моделью была угловатая белобрысая девушка с некрасивым лицом, она позировала обнаженной, сидя на стуле, скрестив ноги и вытянув одну из них, правая рука висит, другая согнута и лежит на голове. Я была поражена царящей здесь рабочей, почти религиозной атмосферой и тем, что ни одна из художниц не была в шляпке, все с непокрытыми головами, кто с пучком, кто со спадающими на плечи волосами, и это показалось мне верхом дерзости и отваги. По бокам многие рисовали углем в больших тетрадях, которые держали одной рукой, уперев в живот.

Никто не обратил на меня ни малейшего внимания, я не хотела прерывать их занятие, они казались такими сосредоточенными на своем деле. Я решила подождать конца сеанса. И тогда я увидела его, вернее, услышала его голос, низкий и неторопливый. Я сдвинулась в сторону на пару шагов и разглядела его: он что-то поправлял в пастели одной из дам; это был мужчина зрелого возраста, не очень высокий, лоб с залысинами, борода с проседью, приземистый, элегантно одетый. Он объяснял, она слушала, не отвечая, только кивая при каждом его замечании. Немногие работы заслуживали его одобрения, он разглядывал каждую пару секунд, прежде чем бросить едкое замечание, не останавливаясь перед уничижительной оценкой и изрекая безапелляционные суждения, но голосом мягким, чуть усталым, и в конце всегда подбадривал. Он передвигался непредсказуемым образом, то вправо, то отступив назад, то влево; от него исходило ощущение редкой силы — так ярмарочный борец насмешливо бросает вызов толпе, уверенный в своей харизме, действующей на слабый пол.

— Это не картина, а копирование, — подробно разбирал он, — вы слишком хорошо рисуете, Изабель, это идеально, и однако здесь нет жизни, все застыло, все приглажено, посмотрите на девушку, она же дурнушка и злюка, она терпеть вас не может, а этого не видно, все стерто; от нее скверно пахнет, она смахивает на горгону. А ваша картина чистенькая и скучная. Чего вы хотите, а? Доставить удовольствие вашей свекрови или выставиться в Салоне? Эта картина должна заставить меня криком кричать от отвращения. А тут полное безразличие. Я должен выделить ее из сотен, которые прошли перед моими глазами до того, а чтобы я мог выделить, мне нужно увидеть в ней нечто выдающееся. Я, зритель, должен задуматься об этой модели, о ее запахе, о ее характере. Я хочу, чтобы картина вызвала скандал! Чтобы о ней заговорили! Понимаете? Что угодно, только не безразличие. А вообще, Изабель, у вас есть талант, продолжайте.

Остальные тоже в свою очередь получали порцию розог, стрелы были острыми, но пущены с большим мастерством, чтобы не причинить слишком много боли. Жертвы не обижались, потому что сказано все было теплым и благодушным тоном — так отец ласково бранит маленького ребенка, уговаривая не делать больше подобных глупостей. Потом, дойдя до первого ряда, он похвалил одну художницу с косами, собранными в пучок, ее работу он нашел превосходной. Он привел ее в пример остальным, которые собрались вокруг, чтобы лучше видеть.

— Это нервно и живо, мои поздравления, Мари, просто замечательно. Посмотрите, дамы, вот это живопись, в ней есть характер, она сочная, с нервом, это не миленько, или слащаво, или вяло, никто не скажет, что картину написала женщина — просто художник.

Он развернулся, заметил меня у входа, послал улыбку, как будто мы были знакомы целую вечность, и, подобно хищной птице, устремился ко мне. Родольф Жюлиан понял, что я новая клиентка. Сразу же я почувствовала себя самым главным человеком в мире — по тому, как он на меня смотрел, как одним мановением руки отмел тех, кто еще мгновение назад занимал все его внимание. Он расхвалил свою мастерскую, не только лучшую в Париже, но и единственную, которая принимает женщин и предлагает им серьезное обучение, такое же, как обучение мужчин, у лучших преподавателей, с обнаженными моделями и античными скульптурами, как в "Боз-Ар", что дает надежду успешно выставиться в Салоне. Каждый год две дюжины его учениц получают там похвальные отзывы критики. У меня возникло впечатление, что он только меня и ждал, чтобы наконец поделиться всем лучшим, что у него было, и открыть новую Артемизию [42] Артемизия Джентилески (1593–1653) — итальянская художница. Первая женщина, избранная в члены Академии живописного искусства во Флоренции — первой художественной академии Европы. .

— Здесь вы найдете идеальное окружение, которое позволит вам развить свой талант, вы сможете стать самой собой и работать в наилучших условиях. Мы проводим два занятия в день. Первое с восьми часов до полудня, а второе — с тринадцати до семнадцати, места выбирают те, кто первым пришел в понедельник, чем ближе к модели, тем лучше, мы больше не записываем на один день, это стоит пятьдесят франков за одно занятие в день на неделю, сто франков за два, скидок нет, в случае вашего отсутствия деньги не возвращаются, мольберт стоит десять франков, табурет тоже, мы обеспечиваем модель, освещение и отопление зимой, но бумага для рисования, холсты и краски за ваш счет. Моя девочка, вы откроете для себя, какой вы большой художник.