Павел Пепперштейн - Предатель ада [сборник]

Следующий эпизод фильма, самый впечатляющий, описывать не имеет смысла. Я и так в своем пересказе больше внимания уделил фабуле за счет бесчисленных зрительных эффектов — попытка воспроизвести их средствами текста превратила бы мое изложение в роман. Что же касается эпизода, который состоит исключительно из визуальных эффектов (плюс весьма странная музыка), созданных, как видно, новейшими средствами компьютерной анимации, — тут, как говорится, придется промолчать. Мы привыкли к тому, что если сюжет построен на напряженном ожидании какого-либо события, то это событие либо вообще не сбывается, придавая ожиданию тотальный и неизбывный характер, либо сбывается как-то не так, чаще самым неожиданным образом происходит нечто прямо противоположное. Однако в данном случае самым неожиданным оказывается то, что и так нависало — шквал, уносящий всех обитателей Северной Америки в новый рай. Я видел, как потерявшие человеческий облик Лесли и Тэрри, которых я непостижимым образом все-таки узнал, находят друг друга в немыслимом и стремительном пространстве. Во время просмотра мне передалась их эйфория. Были слышны хохот и музыка, хохот самой музыки или хохот в форме музыки. Была невооруженным глазом видна сама Радость, независимая и снисходительная, как светящийся и пушистый шар или как река. Был проход сквозь алмазные или ледяные коросты с вмерзшими мириадами пузырьков, было ощущение возвращения в родной дом, было узнавание, было парадоксальное «возвращение в места, прежде неведомые», была Свежесть («Возьми с собою истинную свежесть!» — говорит реклама, и она говорит правду), было Умиление — бесконечное, как поток зеленого масла, сладкое, как тьма черничного варенья. Было еще одно Узнавание и затем еще одно. И затем было Освобождение и еще целые анфилады освобождений, завершающиеся вываливанием в Простор, заботливо поданный для Полета. Была сама Заботливость, на бархатистой кромке которой восседал Адам Фальк, умещаясь на чем-то вроде рыхлого красного трона, составленного из трех рыхлых красных тронов. Было Ласкающее упреждение, был какой-то сверкающий резервуар глубокой синевы, которому не нашлось имени, были места, похожие на Лотос, и другие, напоминающие Янтарь. Было колоссальное количество исступленно приятного льда, было Имение без Имени и его смешные окраины, где словно бы качаются фонарики хмельные. Были Встречи и, внутри Встреч, Дачи, и на Дачах — Даль. Была Резвость и неисчерпаемые Резервы Резвости… Наконец Лесли, заранее знающий кое-что об этих местах, любознательный Лесли, находит Окуляр по прозвищу Монгольское Окошко, декорированный наподобие советского герба — лентами и колосьями. В этот Окуляр он показывает своей возлюбленной покинутую ими Юдоль.

В рамке из лент и колосков они видят знаменитое выступление одного из самых влиятельных членов Политбюро («сутулый юноша с бледным лицом боксера»). На этом выступлении было сказано с лаконизмом, который потряс весь мир: «Жители Соединенных Штатов Америки и Канады неожиданно исчезли. В нашем мире по-прежнему много необъяснимого. Нам следует накормить их канареек и других домашних животных, оставшихся без присмотра». Так цинично и просто были мотивированы вторжение восточноевропейских войск и оккупация ими безлюдных территорий Северной Америки. Без особых объяснений сообщалось также, что СССР переименован в ССССР — Священный Союз Советских Социалистических Республик, готовый интегрировать в себя новые необитаемые пространства. Выражение «покормить канареек», надо полагать, вошло в язык после этого исторического выступления в значении «истребить кого-либо, чтобы завладеть его имуществом». Затем Монгольское Окошко, как сказочное яблочко на блюдечке, показывает словно бы посеребренный Вашингтон, куда втекают колонны унылых грузовиков с хмурыми и равнодушными солдатами. Мелькают казахские, бурятские, таджикские, монгольские, киргизские, русские, румынские, латышские и прочие лица в традиционных ушанках.

Фильм завершается разговором двух членов советского руководства — оба то ли с похмелья, то ли на отходняке. Они пьют пиво на задворках Белого Дома, устало закусывая сморщенными маслинами. Это «хиппи» и «боксер».

— Сегодня я приказал расстрелять этого мудака агронома, — хмуро говорит «боксер». — Он совершил преступление. Американцы нас обманули. Бросили одних в этом аду.

— И что, его расстреляли?

— Он в бегах. Пока не нашли. Ищут.

— И по какой статье он будет расстрелян?

— В нашей стране смертью карается лишь одно преступление — измена Родине.

Лесли и Тэрри, два сложной формы чрезвычайно подвижных существа, способных становиться одним существом, так что впредь их, видимо, имеет смысл именовать Леслитэрри или, более официально, Койнтлеймом, — итак, Леслитэрри Койнтлеймом со смехом настраивают «видоискатель» Монгольского Окошка на того, кто в бегах.

Беглец в этот момент проходит окраиной фабричного предместья. За ним мелькают заборы, сторожки, проходная какого-то завода.

Из глубин рая они смотрят на этого «некто», на эту воплощенную неказистость с бесконечным обожанием, с бесконечной благодарностью.

— ЕГО СЛЕДУЕТ НАГРАДИТЬ, — «говорит» Тэрри.

— ЭТО, НАДО ПОЛАГАТЬ, ДЕЛО БУДУЩЕГО, — «отвечает» Койн.

Как я уже сказал, этот фильм ничем не отличается от множества фильмов того же жанра. Сюжетная пружина раскручивается по правилам: здесь есть и подобие детективной интриги, и политическая и научно-техническая версия будущего, а также история любви, причем возлюбленные (в соответствии с каноном) принадлежат к враждебным кланам Монтекки и Капулетти: к кланам пацифизма и милитаризма. А их любовь обеспечивает желанное единство противоположностей — войну без войны. Впрочем, есть смещения — в первую очередь, налицо путаница, связанная с харизматическими ролями Спасителя и Изменника. Как сказано в Книге Творения, один из ангелов предал Бога и Небеса и стал хозяином ада. Когда-нибудь, согласно логике симметрий, порожденный адом (или земной Юдолью страданий, что, возможно, одно и то же) должен совершить обратное предательство — переметнуться на сторону рая, стать предателем ада.

В тот август в Коктебеле я кроме «Предателя ада» видел лишь еще один фильм — он шел не за закрытыми веками, а в упомянутом кинотеатре «Луч» (сооружение, напоминающее античный храм на горе, — без крыши, с деревянными скамейками внутри). Это был китайский фильм «Приказ императора» — исторически-приключенческая лента, окрашенная в тона глубокого пессимизма. В этом фильме имелась такая сцена: армия (дело происходило, кажется, в XVII веке, в период междоусобиц) врывается в даосский монастырь. Монахи дают отпор солдатам, демонстрируя боевые искусства. Внезапно появляется величественный старец-даос в белоснежном одеянии с длинной седой бородой. Он мгновенно вступает в бой с толпами солдат, являя чудеса боевого мастерства: совершает гигантские прыжки, повисает в воздухе, ударом пятки убивает отряды врагов, взмахом мизинца превращает неприятельские войска в кашу раздробленных тел. Захватчикам, видимо, пришел конец — кажется, их ничто не спасет. Неожиданно один из солдат — жирный увалень с трусливыми глазками — грузно подбегает сзади к великолепному старцу и убивает его ударом пики в затылок. После этого солдаты уничтожают монастырь. Эта китайская шутка чем-то напомнила мне эпизод с агрономом.