Ананта Мурти - Самскара

— Наранаппа!

Тишина. В доме невыносимо воняло дохлятиной. Шрипати решил подняться наверх и постучаться в комнату Наранаппы. Не зажигая фонарика, он ощупью стал двигаться к хорошо знакомой лестнице и уже обогнул угол, как вдруг наступил босой ступней на что-то мягкое и холодное. Отпрянув, он включил фонарик. Дохлая крыса. Лежит на спине, задрав лапки. Спугнутые мухи зажужжали в луче света. Шрипати бросился вверх по лестнице, ступеньки трещали под его ногами. Почему Наранаппа спит на полу, закрывшись с головой? Упился, наверно, так, что из ушей закапало. Шрипати усмехнул- ся, откинул одеяло, потряс Наранаппу за плечо. Плечо было холодным, как крыса. Шрипати отдернул руку и зажег фонарик. Открытые незрячие глаза, навеки устремленные вверх. Копошение мелких насекомых в углах глазниц.

И зловоние.

Лакшмидевамма, которой шестьдесят исполнилось добрый десяток лет назад, самая старая обитательница аграхары, с громким стоном толкнула дверь и звучно икнула. Она выбралась на улицу, постояла, налегая на палку, и снова звучно икнула. Когда ее одолевала бессонница или когда ее разум бывал помутнен, она выходила по ночам из дому и тащилась по улице сначала вверх, потом вниз, вверх, вниз. В конце концов она останавливалась перед домом Гаруды, кляла его предков и потомков, осыпала проклятиями его самого, призывала богов и богинь в свидетели своей правоты. Дойдя до изнеможения, Лакшмидевамма ковыляла обратно, с душераздирающим скрипом закрывала дощатую дверь и засыпала. Припадки безумия усиливались в новолуние и полнолуние, и тогда вся аграхара слышала ночами скрип ее двери, икание и проклятия. Лакшмидевамма была известна всей округе. Она овдовела еще маленькой девочкой и получила за это кличку Лакшми Беда. Она замахивалась палкой на мальчишек, носившихся по улице, и громко ругалась на них и взрослых брахминов, которые, завидев Лакшми, всегда пятились, чтобы избежать сглаза. Но вообще-то никто не обращал внимания на ее выходки. У нее были и другие прозвища: Икотка и Полудурь Лакшми.

О ее судьбе книгу можно было написать. В восемь лет ее выдали замуж, в десять она овдовела. Ей было пятнадцать, когда в один год умерли и свекор, и свекровь. Аграхара зашушукалась: Лакшми всем несла беду. Ей не исполнилось и двадцати, когда умерли ее родители. И тогда отец Гаруды взял на себя опеку над ее небольшим имуществом. Он поселил Лакшми в своем доме-это было похоже на него. Точно так же он распоряжался имуществом отца Наранаппы, да еще рассказывал всем, что дурачку не справиться без его помощи. Двадцать пять лет прожила Лакшмидевамма под крышей этого дома-после смерти отца Гаруды ее опекуном стал сам Гаруда. Жена Гаруды, всю семью державшая впроголодь, меньше всего желала тратиться на Лакшми. Женщины беспрестанно ссорились, доходило даже до драк. Кончилось тем, что Лакшми выгнали вон, и она ютилась в развалившемся доме покойного мужа. Жила она совсем одна. Ходила с жалобой к Пранешачарии; тот призвал Гаруду и сделал ему внушение. Гаруда объявил, что будет выдавать Лакшми деньги на пропитание, и бросал ей рупию в месяц. Лакшми этого не могла стерпеть. Время от времени Пранешачария обходил брахминские дома, собирал доброхотные даяния для Лакшми. Она старела, и ненависть к людям ядом пропитывала все ее существо.

Сейчас она стояла перед домом Гаруды, громко икала и сыпала проклятиями:

— Чтоб твой дом злые духи одолели, чтоб у тебя бельма на глазах выросли. Кровосос, вдову обобрал, на отца Наранаппы колдовством порчу напустил. Выйди, выйди, если ты мужчина, докажи, что я вру! Сожрал деньги нищей обритой вдовы, старуху обездолил; думаешь, тебе краденое впрок пойдет? Не надейся, не пойдет, подавишься ты моим добром! С того света буду являться, детей твоих терзать, я такая, я смогу, вот увидишь!

Лакшми не хватало воздуха, она икнула и снова взялась за свое:

— Как еще земля тебя носит, из злодеев ты злодей! Наранаппа, золотой человек, касту из-за тебя презрел, с базарной шлюхой слюбился! Брахминами себя зовете, а сами попрятались по домам, и каждый боится покойника схоронить! Какие вы брахмины, вы и не люди даже! Сдохнете сами, в низший из адов попадете вместе с неприкасаемыми, и не выйти вам оттуда! Да я, сколько на свете живу, не видела, чтобы почтенные люди мертвое тело на ночь оставляли! Где же это так делается? Рама, о Рама, последние времена настали, нет больше брахминов! Что ж вы себе головы не побреете, в мусульмане не кинетесь, что ж вы брахминов из себя строите!

— У-уу! — Шрипати с воем вылетел из дома Наранаппы, одним прыжком перемахнул веранду и помчался по улице.

— Дух! — взвизгнула Лакшмидевамма. — Наранаппы дух! Дух!

Полудурь Лакшми заковыляла от дома к дому, изо всех сил лупя клюкой по дверям.

Шрипати с размаху сиганул в речку, переплыл на другой берег и со всех ног побежал в Париджатапуру.

Чандри прикорнула на полу веранды Пранешачарии. Одна она опознала в бегущем Шрипати. Чандри не спалось от голода. К посту она не была приучена ни в этой, ни в прошлых своих жизнях, да и спать одной ей было непривычно. С того самого дня, как Чандри уехала ни Кундапуры с Наранаппой, она всегда спала на мягком матрасе, зажигала в своей комнате пахучие курительные палочки. Когда голод вконец донял Чандри, она встала и пробралась задним двором к банановым деревьям. Нащупав гроздь бананов, оставленную дозревать на дереве, Чандри с удовольствием поела, потом спустилась к речке и запила бананы водой. Идти домой она боялась- в жизни своей не видела покойника. Если бы тело Наранаппы сожгли, как положено, Чандри изошла бы слезами, оплакивая свою любовь. А так она не испытывала ничего, кроме страха. Страх и тревога-вот и все. Если Наранаппу не похоронят по обряду, он превратится в злого духа и вполне может начать ее преследовать. Чандри так хорошо прожила с ним целых десять лет, ну как она может допустить, что его не схоронили подобающим образом? Все ее естество противилось этой мысли. Все правда-Наранаппа отказался от своей высокой касты. С мусульманами трапезу делил. И Чандри тоже ела с ними. Но ей-то это не могло повредить. Рожденная проституткой, она была свободной от кастовых запретов-всегда благословенная, вечно новобрачная, не знающая вдовства. Разве может пристать грязь к проточной воде? Проточная вода всегда желанна для жаждущего, сладостна для нуждающегося в омовении, пригодна для погружения в нее статуй богов, вода всему говорит «да», не зная слова «нет». Так и Чандри. Не высыхает, не устает. Не высыхает, не устает река Тунга.

Эти брахминки, едва успев родить второго ребенка, уже ходят с запавшими глазами, ввалившимися щеками, обвисшими грудями. Чандри совсем другая. Вечная Тунга, неиссушимая, неутомимая река. Наранаппа припадал к ее телу, как набегавшийся мальчишка, всасывался, как медведь в медвяные соты, выпрыгивал, как полосатый тигр из джунглей. А теперь он ждет достойных похорон. После обряда она сможет уехать в Кундапуру и там оплакать его. Только брахминские руки имеют право касаться его тела. Наранаппа, конечно, плевать хотел на брахминские обряды, но они все равно полагаются ему. Сильный человек, горячий, своевольный, прыгал себе, кувыркался как хотел, кричал: «В ислам перейду, если они меня изгонят!» — а кто знает, что у него на уме было. Чандри не знает. Чего бы он себе ни позволял, а Пранешачарию никогда не трогал. Хоть и шумел он, хоть и мог всякое наговорить под горячую руку, но в глубине его души жил страх. И отходчивым он был-не во всем, правда. Она знала, что такое его ревность, но силу его ненависти ей было не уразуметь. Когда они только начали жить вместе, как она умоляла его: