Ананта Мурти - Самскара

Другие брахмины приносили богам жертвы и молили Индру, Яму, Варуну оказать милость, принять.

Но боги не снизошли до их жертв, а приняли дерзкий вызов игрока, и пришлось брахминам, смирив свою брахминскую гордыню, идти на поклон к недостойному. Трудно понять, в чем истинный смысл праведности. Жил человек недостойно, неправедно, а последним дыханием восславил бога-и все, сразу достиг освобождения от цепи рождений и смертей. Спросил однажды всевышний своих привратников Джаю и Виджаю, что бы они предпочли: соединиться с ним через семь жизней покорности его воле или через три спора с небесами. Оба выбрали второй путь. Значит, противоборство быстрей приводит к освобождению. Таким, как мы, кто каждодневными молитвами и обрядами очищает свою карму от накопившегося зла, будто кусок сандала оттирает, нужно прожить множество жизней, чтобы освободиться. Невозможно проникнуть в истинный смысл праведности. Кто знает, какие бури бушевали в душе Наранаппы? Играло, бушевало в нем пламя жизни, потом угасло.

Если бы умудрил его господь, дал бы ему силу понять! Неожиданная мысль пронзила Пранешачарию, как знамение свыше, и он затрепетал: завтра на рассвете после омовения он отправится в храм Марути и спросит бога, как же ему быть.

— О сын бога ветра, — скажет он, — укажи мне правильный путь!

Пранешачария встал с легким сердцем и прошелся по комнате.

— Как же так? — вдруг вспомнилось ему. — Эта молодая женщина спит на голом полу, даже без циновки!

Пранешачария сложил циновку, одеяло и подушку. Вышел на веранду.

— Чандри!

Чандри, раздумывавшая над тем, что ей когда-то говорила мать, вздрогнула и торопливо покрыла волосы.

Пранешачария почувствовал неловкость оттого, что подошел в темноте к лежащей женщине.

— Возьми постель, — коротко сказал он и ушел в дом.

Чандри будто дара речи лишилась.

Пранешачария остановился на пороге. Свет из комнаты падал на женскую фигуру, замершую в неловкой позе, сжавшуюся от смущения, как бутон.

Пранешачария шагнул было в комнату, но тут еще одна мысль пришла ему в голову. Он подобрал украшения, которые Чандри сорвала с себя, и снова вышел на веранду.

— Чандри.

Чандри быстро, ожидающе приподнялась с циновки.

— Послушай, Чандри. Твоя щедрость только запутала дело. Брахмин должен следовать истинному пути, назначенному Законом. Возьми украшения обратно. Наранаппа умер. А тебе еще жить.

Пранешачария стоял рядом с Чандри, высоко подняв Лампу. Он склонился к ней, сочувственно заглянув в ее огромные черные глаза, робко встретившие его взгляд, и опустил украшения в подставленные ладони. Потом вернулся в дом и закрыл дверь.

Дасачария изнывал от голода. Он ворочался с боку на бок, мял ладонями живот, громко вздыха: «Нараяна, Нараяна…»

Проснулся его сынишка и разбудил его мать.

— Воняет, мамочка, воняет! — жаловался он.

Истерзанный муками глода, Дасачария не чуял никаких запахов, но жена принюхалась и сказала:

— И впрямь откуда-то воняет…

Она потормошила мужа.

— Послушай, — зашептала женщина, — Запах этот… Сейчас жарко, это мертвец гниет… По всей аграхаре вонь…

И в этот же самый миг с улицы донессы вопль помешанной Лакшми:

— Дух! Дух Наранаппы!

Жена Дасачарии пронзительно завизжала и забилась в судорогах — по аграхаре бродил мертвец, распространяя зловоние!

Белли тоже не спалось. Она привстала с циновки. В хижине стояла кромешная тьма. Белли выбралась на воздух. Лачуга, в которой умерли муж и жена, сгорела дотла. Ветерок, налетая, ворошил пепел, выдувая из него последние искорки. В лесу мерцали светлячки. Белли потихоньку подошла к деревьям, сняла с себ набедренную повязку, с наслаждением подставив голое тело теплому ветру. Белли наловила светлячков, собирая их в тряпку, снятую с бедер. Прибежав домой со светлячками, она высыпала их на пол. Они летали по хижине, неровно освещая ее своим то разгорающимся, то меркнущим светом. Белли шарила по полу.

— Что там творится? — сос стоном спросил спросоня ее отец, когда Белли неосторожным движением коснулась его.

— Крысы! — вскрикнула Белли, наткнувшись рукой на леденяще холодную шкурку. — Дохлая крыса! Вот откуда вонь!

Она ухватила крысу за хвост и вышвырнула ее.

— Откуда они только берутся, проклятые! — злилась Белли. — Прибегают и сдыхают одна за другой, конца и краю нет!

Белли обернулась куском ткани, устроилась поудобней на циновке и заснула.

Голод колотил в животы, как в барабаны, отгоняя сон, заставляя брахминов бродить словно тени, с налитыми кровью глазами.

Они встали утром, ополоснули лица и потянулись на деревенскую площадь, понося Наранаппу за то, что он натворил в аграхаре. Дети выскакивали на веранды и во дворы, потому что в домах нечем было дышать. Женщины боялись, как бы дух Наранаппы, разгуливая по улицам, не тронул их детей, и загоняли их обратно в комнаты. Дети ревели, им раздавали шлепки и подзатыльники, затаскивали домой и запирали на ключ. Впервые деревенские двери запирались среди бела дня. Не выкладывались узоры из крашеных рисинок перед порогами, не сбрызгивались кизячной водой дворы. Казалось, будто в аграхару так и не пришел день. Все выглядело опустелым и заброшенным-как если бы в каждом доме в темном чулане было спрятано по трупу. Брахмины сидели на площади, опустив головы, не зная, что им дальше делать.

Только шкодливые дети Венкатарамана удрали из-под присмотра матери и торчали за домом, считая крыс, которые выбирались из кладовки во двор. Дети хлопали в ладоши и притопывали в такт счету, а считали они крыс, как взрослые считают мерки риса:

Мать отыскала их за домом и, размахивая метелкой, велела сейчас же идти на веранду, но дети вошли в раж.

— Смотри, мама, смотри! Восемь! Девять, десять! Десять крыс, смотри, мама!

— Налопались с утра, когда все вокруг от голода умирают, и теперь с ума сходите! Что это еще за выдумки-поганых крыс считать! А ну домой, пока до синяков не излупила! Домой, кому говорят! Считают крыс! Они кишмя кишат в кладовке, что рис, что чечевица — везде полно крысиного помета!

Ругаясь на чем свет стоит, мать прогнала детей в дом и заперла дверь. Но и в доме откуда ни возьмись вдруг появилась здоровенная крыса, завертелась на месте, будто ловя собственный хвост, и упала замертво, опрокинувшись на спину. Дети радостно заверещали.

Брахмины, зажимая носы, медленно продвигались к веранде дома Пранешачарии. Дургабхатта останавливал одного, другого, допытываясь:

— Это же неправда, что чокнутая бабка болтает? Враки, верно же?

Не желая выказывать гложущий их страх, брахмины отвечали: