Франц Холер - Президент и другие рассказы, миниатюры, стихотворения [Сборник]

Теперь надо достать портфель. Он взял папку с документами в левую руку, принял положение параллельное к склону, выставил наготове правую руку, чтобы удержаться, если он вдруг заскользит. Снег все еще продолжал идти и уже лежал мокрым слоем на земле и растениях. Он осторожно переступал с ноги на ногу, приближаясь к ольховнику, где лежал портфель. Когда он уже был с ним почти рядом и уже хотел за ним нагнуться, он остановился, чтобы еще раз оценить ситуацию. Это был ползучий кустарник, портфель запутался в его ветвях, и сквозь листья ольхи можно было различить поблескивающую от влаги сланцевую промоину, которая круто обрывалась вниз. Внимание, Баумбергер, главное, внимание. Он прислонил папку к тонкому стволу. Потом он опустился на колени, схватился за крепкий ольховый сук правой рукой, которой он доверил весь свой вес, и стал выуживать левой рукой свой портфель. В этот же миг куст вывернулся из мягкой почвы, и Баумбергер покатился вниз в промоину, не выпуская сук из руки, ветки куста хлестали его по лицу, он сам перевернулся два или три раза, пока его не остановил небольшой уступ. Он цепенело продолжал лежать, и только когда уверился, что уступ его держит, попытался выпутаться из куста и выпрямиться. Он пошевелил поочередно руками и ногами и обрадовался, что они еще целы. Боль в суставе руки оставалась, и теперь, когда он уперся, чтобы приподняться с земли, он почувствовал резкую боль в левом боку.

Новая попытка рассуждать о своем положении трезво и ясно ни к чему не привела. Он сидел на небольшом уступе на краю крутой промоины, запутавшись в ветвях ольхового куста, который вместе с ним скатился по склону. Склон под ним был также крут и порос травой, на которой уже начинал схватываться влажный снег. Вокруг него за несколько метров все терялось в густом тумане. Он даже не представлял себе, на какой стороне холма он находится. Его портфеля уже нигде не было видно, как и папки с бумагами, подготовленными к заседанию. Ничего не было слышно, ничего, кроме ветра, который с переменной силой сквозил вдоль склона. Или кто-то там крикнул? Баумбергер вслушивался в неизвестность. Потом он закричал, во всю силу своего голоса: «Алло!» Его страшно испугал звук его собственного крика, испугало то, как он закричал. Никто не ответил. Даже звон колокольчика на шее козла был бы сейчас для него утешением.

Он решил больше не пытаться сдвинуться с места, пока туман не рассеется. Этот снегопад не может длиться вечно. Но он замерз. Он вспотел во время подъема, и теперь холод проникал в него, через мокрые ноги, через руки, и через бедра, так как рубаха и куртка у него задрались при падении. Он стал тщательно заправлять мокрую рубаху снова в брюки, и когда он управился с этим, увидел, что его руки в крови. Должно быть он поранился. Только тогда, когда он достал носовой платок и вытер им ладони, он ощутил, как они у него горели. Глубокая ссадина тянулась через всю его левую ладонь, сильный порез, и еще множество царапин на правой руке. Он зажал рану платком. Потом он скомкал платок, сжал его в левой руке и ощупал правой рукой больное место на груди. Два нижних ребра отзывались болью на малейшее прикосновение. Возможно, они были сломаны.

Баумбергер потянулся за своим мобильником в нагрудном кармане. К своему облегчению он нашел его на месте, но тот продолжал показывать все то же отсутствие связи: «только экстренные вызовы!» Итак, решился он, тогда с Божьей помощью пусть будет экстренный вызов, он набрал номер 117 и нажал клавишу «YES». В квадратике появился приказ: «соединение 117», и тотчас же снова: «только экстренные вызовы!». Он не поверил своим глазам. «Это же экстренный вызов!» накричал он на свой аппарат и еще раз повторил операцию, но он уже понимал, что это ни к чему не приведет. Слишком часто он уже убеждался, что все современные аппараты настроены к нему враждебно и что они бессовестно его обманывают и надувают.

Он осторожно сделал глубокий вдох и закричал громко, как только мог: «Спасите!» Он был очень испуган. Еще ни разу в его жизни ему не приходилось выкрикивать это слово, и он еще не хотел верить, что именно теперь оно ему понадобилось. Ему ответила зловещая тишина. Ему показалось, что здесь не хватило силы гласных звуков, и в своем следующем зове он снова прокричал «Алло!» с очень долгим А и протяжным О. Но и тут никакого ответа.

Его мучила жажда. Жареный картофель, который ему подали в Седруне к сосискам, оказался слишком соленым. Нет ли здесь где-нибудь поблизости ручья? Нет, ничего. Только ветер, неутомимый. Возле него на уступе был кустик альпийской розы, на листьях которой уже лежали белые хлопья. Баумбергер медленно наклонился и попытался слизнуть снег с листьев, но это утоляло жажду не больше, чем пивная пена. А если ему теперь придется здесь провести всю ночь? «Алло! — закричал он неожиданно громко. — Алло, помогите!» Никакого ответа. Он обследовал правой рукой карманы брюк и куртки с правой стороны, и также левый нагрудный карман, затем проделал то же самое левой рукой, что оказалось не так просто из-за боли в суставе и кровоточащей раны. В нагрудном кармане своей рубашки он нашел кусочек сахара, который он захватил в ресторане на перевале. Он обычно пил кофе без сахара, и каждый раз брал сахар, поданный к нему, с собой. Когда он дома предлагал гостям кофе, он выставлял к нему большую стеклянную сахарницу, полную пакетиков с сахаром. С тех пор как умерла его жена, сахарница была переполнена, но он не отказывался от этой своей привычки. Внимание, сказал он себе здесь, внимание, Баумбергер, это твой провиант.

Он снова достал мобильный телефон, еще раз набрал 117, прибор еще раз подтвердил соединение с номером 117, и снова то же издевательское сообщение, что доступен только экстренный вызов. «Дрянь, — выдавил он, — проклятая дрянь», и потом проревел отчаянно: «Алло! Помогите!» — и снова тянул гласные И и Е, насколько хватало дыхания. Он уже даже не пытался вслушиваться, есть ли какой-то отклик, и размышлял, как ему быть дальше, двигаться ли в левую или в правую сторону, чтобы приблизиться к основной дороге, а следовательно и к зоне радиоприема, но он должен был себе признаться, что он так и не находит выхода. Лучше всего было бы пойти снова в гору, пока он не вернется к памятнику, и уже оттуда искать проезжую дорогу. Еще лучше было бы, если бы погода наконец прояснилась настолько, чтобы он мог уже отсюда увидеть эту дорогу. Но сумеет ли он снова подняться по такому крутому обрыву, было сомнительно, однако, быть может, склон внизу под ним окажется пологим, так что он без риска сможет спуститься напрямик. Если бы только наконец рассеялся туман.

Но туман не рассеивался. И потому Баумбергер оставался там, откуда он не видел никакого выхода. Почти каждые пять минут он испускал очередной вопль о помощи в окружившую его серую пустоту, из которой не было слышно даже отдаленного гула мотора. С каждым новым воплем он менял свое положение. Он сидел на ветвях ольхи и пытался подняться, и как только он вставал, снова садился. Стоя, он еще пытался каждый раз слегка разминать себе руки и ноги, а когда сидел, он растирал себе пальцы. Ожидание измучило его, и боли в ребрах и в руке только усиливались. Кто бы мог подумать, что снегопад может так затянуться, прогноз погоды обещал только возможные осадки, вместо того, чтобы серьезно предупредить население. Медленно исчезали зелень травы и серая седина сланца под белизной снега. Если выпадет достаточно нового снега, лучше будет снова пойти в гору, нежели вниз по скользкому сланцу и мокрой траве. Время близилось к вечеру, на его крики о помощи не было никакой реакции, и снегопад не прекращался, Баумбергеру стало ясно, что он находится в серьезной опасности. Он весь промок до нитки и насквозь промерз, он уже не чувствовал пальцев на левой ноге. И тут он решил предпринять попытку выбраться. Он медленно рассосал свой кусочек сахара, чтобы хоть как-то подкрепиться, и отправил в рот горсть снега. Затем он обломил два крепких ольховых сука, чтобы можно было на них опираться, и начал впечатывать свои шаги в снег, один за другим, и медленно подниматься вверх по склону. Это оказалось легче, нежели он ожидал. Действительно, его ноги находили себе определенную опору Баумбергер приободрился, почувствовав возможность выбраться из своей западни, и он предпринял все усилия, чтобы ускорить свой шаг. С кряхтением он втыкал свои палки в снег, вперед, сказал он сам себе, надо только идти вперед, навстречу своему памятнику.