Виктория Лебедева - Без труб и барабанов

— Вот. Впору экскурсии водить, — сказала Татьяна Александровна. — Монумент! Ну ладно, пойдем. Время. А еще ужин не готов.

Туп-туп-туп. На обратном пути надо купить для сестры что-нибудь вкусное. Абрикосов? В Военграде появились замечательные абрикосы, янтарные, налитые медом — в детстве они о таких мечтать не могли… Ольга всегда любила ходить. С палками, без — какая разница. Когда нужно было обдумать что-то важное, она выходила из дома и гуляла часа три — но не только думать помогала ей ходьба. В движении была радость. Оно давало энергию, силу на целый день. Даже когда совсем плохо себя чувствовала с утра, старалась расходиться. Иначе никак. Иначе — ложиться и болеть. Жалеть себя да хныкать — до самой смерти…

Удивительно — всегда такая гордая, Таня лебезила перед подругой. Не то чтобы открыто унижалась, но смотрела снизу вверх, как бы признавая ее первенство во всем.

Контраст между ними был разительный.

Юлия Михайловна вся была холеная, ухоженная, благоухающая душными духами. Одевалась она не по возрасту ярко и всего вероятнее дорого.

— Я у нас никогда не покупаю! У нас одно барахло китайское! — сообщила она в первую же встречу.

— У нас тоже почти все китайское, — отозвалась Ольга.

— Так вам-то китайцы наверняка фабричное везут, а нам — что останется. Тут разница! Кустари наляпают — и в Россию. На тебе, боже, что нам негоже.

Таня целый день ходила по квартире в засаленном халате и растянутых тапках на босу ногу. И даже когда выходила на улицу, обычно вытаскивала из шкафа что попадется. «Кто на меня смотрит? Я на минуточку…» Оля опять думала отстраненно: эти непонятные русские. Казалось бы, каждый из них в душе переживает за страну, но случись хоть крошечный повод — обязательно подумает о стране плохо… Интересно почему? Какой-то ментальный вывих, ей-богу. Интересно, откуда этот миф, что в Европе буйное процветание по всем фронтам? Ольге было это странно — и ужасно любопытно. Российские туристы талдычили об этом. Или взять ту же Юлию Михайловну — ведь она явно не бедствовала. Но послушать ее — и жизнь представлялась непосильно тяжелым предприятием. А впрочем, она была приятная женщина. На дачу пригласила — река, лес. Только Таня ехать почему-то отказалась.

Сестра вообще была взвинченная какая-то. Кто-то ей названивал, а она шипела в трубку, прикрывая рот ладонью, бесконечное «нет-нет-нет», — но когда Ольга спросила, кто звонит, Таня закричала: «Сама разберусь! Отстаньте вы все от меня Бога ради!» Ольга очень хотела помочь ей. Но не знала как. Потому, наверное, и носила абрикосы. Абрикосы — это ведь лучше, чем ничего…

— Ну что вы, зачем? — Наташка, увидев, как Ольга извлекает из рюкзачка очередной кулек, всплескивала руками. Она так и не смогла назвать Ольгу на «ты». В ней ощущалось какое-то подобострастие — не лично к Ольге, а ко всему незнакомому и заманчивому, что та собою олицетворяла. Племянница даже не пыталась рассказать о себе — только спрашивала. Но и вопросы задавала, кажется, для того лишь, чтобы вступить в игру бесконечного сравнения. Это было как в старой детской книжке: «А у нас в квартире газ! А у вас? — А у нас водопровод. Вот!» Стоит ли говорить, что сравнение никогда не было в пользу своего? Ментальный вывих. Тот самый ментальный вывих. Людям это свойственно — думать, что везде хорошо, где нас нет. Но если для кого-то это было поводом для самоиронии, то для Наташки являло непреложную истину. Вот и чувствовала себя несчастной. Постоянно. Ольге было ее жаль. Но чем помочь, не знала — и стала покупать больше абрикосов. Глупо?

Туп-туп-туп. Круг замыкался, прогулка подходила к концу. Абрикосы лежали в рюкзачке. Она покупала их на обратном пути. Рюкзачок дала Женька. Ольга шла по Военграду, и со спины пустыми белыми глазницами смотрел пес Джейк, как всегда немного печальный — забавный детский рюкзак. У него были широкие лямки, он не мешал при ходьбе — и можно было захватить с собой бутылочку воды и сердечные таблетки.

На скамейке у подъезда сидела неразлучная троица. Ольга помимо воли ускорила шаг. Сегодня женщины были не одни. За ними, опершись на спинку, стоял краснолицый мужчина, высокий и грузный. Лысина обрамлена была вьющимися седыми волосами, мокрыми от пота, клетчатая рубашка расстегнута на две верхних пуговицы — и из прорехи тоже перла седина. Мужчина широко улыбался.

Ольга поняла, что улыбка адресована лично ей, — и это заставило ее еще сильнее внутренне сжаться. Она не помнила, когда ее так разглядывали. Вроде бы переросла возраст, когда на женщину можно так смотреть. И она еще ускорила шаг, стараясь быстрее проскочить злополучную скамейку. Не тут-то было.

— Ольга Алексанна, что ж ты гордая стала? Не остановишься, не посидишь, — сказала с вызовом та, что помладше. — Или не помнишь меня? Марина Колпина. Мы с тобой в параллельном учились… ну?

Ольга растерянно остановилась, на нее выжидающе уставились три пары любопытных — и недружелюбных — глаз. А сверху нависал краснолицый, ел взглядом. Колпина… Не помнила она никакой Колпиной!

Меж тем Марина презрительно скривилась и милостиво отпустила:

— Ладно, иди уж! — и процедила сквозь зубы: — Француженка!

Ольга, наконец-то опомнившись, пошла в подъезд. Она не понимала, что с ней. И почему пожилые женщины ведут себя, как дворовые хулиганы? Неудивительно, что Таня такая дерганая. «Заберу ее к себе, — решила Ольга. — Пусть поживет спокойно». Сейчас не хотелось думать о том, как она объяснит приезд сестры Мартину. В конце концов, дом большой. Мартин поймет, он добрый.

Она поднималась, ощущая неприятную слабость в коленках, и не слышала, что творится на скамейке. А там больше всего досталось несчастному Джейку.

— Надо же! Собаку на спину нацепила! — осудила одна.

— Все молодится! — поддакнула вторая.

— А шея-то в морщинах! Возраст не замажешь! — подытожила «параллельная».

— Девочки, девочки! — сказал краснолицый примирительно. — Что это вы разошлись? Я вам как мужчина сейчас говорю, уж вы мне, человеку бывалому, верьте — дамочка эта еще очень ничего! Вон как брючки ладненько сидят на филейных-то частях! — Он хохотнул, хлопнул ладонями по спинке скамейки, как бы ставя точку в дискуссии.

Глава 16

А ведь намекала ей! Умоляла: Оля, не ходи ты с палками, перед людьми стыдно. Да разве объяснишь. Сколько помнила сестру, вечно сидело в той мягкое упрямство. Слушать, улыбаться — и делать по-своему. Ей-то что? Приехала и уехала. А гюрзы-то на лавочке из-за этих палок проходу не давали. В первый же день началось. Олька на моцион, а Татьяна Александровна по хозяйству следом собралась. Картошки купить, зелени. Взяла сумку на колесах, вышла, а Маринка с того подъезда и заявляет — ехидно так, на весь двор: