Дени Терио - Странная жизнь одинокого почтальона

Проснувшись на рассвете, Билодо принял решение — он пойдет до конца. Впервые за пять лет он позвонил на почту и сказался больным, затем, не тратя время на кофе, склонился над бумагами Гранпре и принялся изучать его почерк, призвав на помощь весь свой опыт каллиграфа. Проанализировав подробно манеру письма покойного, молодой человек обратил внимание на странную деталь: на полях страниц, а порой и в самих стихотворениях ему нередко встречался необычный символ — украшенный непонятными завитушками кружок. Может, это лишь стилизованное «О», которое автор с маниакальным упорством использовал где надо и не надо? И если да, то обладало ли это «О» каким-то особым значением? На этот счет Билодо мог только строить догадки. Сам по себе почерк был довольно интересный, размашистый и энергичный. Резкие, угловатые штрихи, глубоко вдавленные в бумагу, смелое чередование прямого и курсивного начертания. Манера письма настоящего мужчины, от которой Било-до тоже не отказался бы. Как бы там ни было, почтальон чувствовал, что сможет подделать его без труда: вооружившись примерно такой же шариковой ручкой, какой пользовался покойный, он предпринял несколько робких попыток и дрожащей рукой написал несколько фрагментов его стихотворений.

Незадолго до полудня у него закончилась первая пачка бумаги. Обед Било-до состоял из банки сардин, которые он проглотил стоя, рассеянно вороша ногой исписанные листки. Потом молодой человек вновь взялся за дело и работал до заката, когда его занятия прервала судорога. Массируя закостеневшее запястье, причинявшее мучительную боль, он на какое-то мгновение отчаялся и подумал даже все бросить, но вспомнил, что Сеголен ждет ответа на своих островах, собрался с духом и с новой силой взялся за перо. Когда Билодо наконец посчитал, что добился удовлетворительного результата, на дворе уже давно стояла ночь. Почерк покойного ему удалось подделать довольно точно. Вторая часть плана была завершена, но праздновать победу он остерегался и вместо этого приготовился решить следующую проблему, казавшуюся поистине грандиозной. Ведь одной каллиграфией в таком деле не обойдешься, нужно еще знать, что писать.

Билодо специально старался не думать об этом раньше, предпочитая сосредоточиться на техническом аспекте задачи, но теперь медлить было больше нельзя. Имитировать манеру письма покойного мало, нужно еще посылать Сеголен то, что она до этого получала от Гранпре. А для этого придется вторгнуться на совершенно неизвестную ему территорию поэзии, прыгнуть выше головы и сочинить хайку, которое Сеголен посчитает настоящим, а не поддельным.

Его способность эксплуатировать чужие слова в данном случае оказалась бесполезной: когда за окном стало светать, он смог написать лишь одно слово — «вода», — и то только потому, что его вдохновило последнее стихотворение Сеголен. Добавить к нему что-то умное от себя оказалось не под силу. Конечно же его можно использовать с целым рядом определений, таких как чистая вода, живая вода, стоячая вода, но разве так поступали истинные поэты? Он до самого полудня просидел в состоянии какого-то оцепенения, стараясь присовокупить к своей воде что-нибудь возвышенное. Проточная вода? Газированная вода? А может, «огненная вода», в смысле водка? Водяная голова?

После обеда Билодо решил немного отдохнуть и устроить себе сиесту. Он заснул, стал во сне тонуть и рывком проснулся — в самый раз, чтобы вдохнуть полной грудью и насытить организм кислородом. Потом вновь уселся за стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Вода для мытья посуды? Святая вода? Туалетная вода? Водные и лесные ресурсы?

Броситься в воду?

Ходить по воде?

Потом вдруг загляделся на маневры Билла в аквариуме, встряхнулся и написал: «Рыба в водичке». Это уже была поэтическая строка, состоящая из пяти гласных. Практически треть искомого трехстишия.

Билодо критическим взором оглядел написанное и решительно все зачеркнул.

Три слова и ни одно из них его не устраивало. Такими темпами он и до первого апреля ничего не сделает.

Нужно срочно что-то предпринять. Как вообще люди становятся поэтами? Этому можно научиться? Может, существуют какие-нибудь экспресс-курсы по сочинению хайку? В справочнике «Желтые страницы» он подобных школ не нашел. Куда же обратиться в случае настоятельной необходимости? В японское посольство? Ясно только одно: по поводу этих чертовых хайку Билодо нужно выяснить как можно больше.

Прошерстив в Центральной библиотеке отдел «Японская литература», почтальон откопал несколько весьма полезных, назидательных трудов и вскоре выяснил то, что всегда хотел знать о хайку, но никогда не осмеливался спросить. Принцип их написания, по своей сути, был прост: хайку базировались на чередовании незыблемого и эфемерного. Хорошее хайку в идеале должно содержать в себе ссылку на природу ( киго ) или на некое явление, причем не всегда связанное с человеком. Лаконичные и предельно точные, сжатые и утонченные, эти стихи выходили за рамки традиционных литературных традиций и избегали привычных поэтических приемов, таких как рифма и метафора. Искусство хайку основывалось на мимолетных впечатлениях и деталях. Такой стих мог описывать эпизод из жизни, воспоминание, сон, но в первую очередь в нем содержалась конкретика, обращающаяся не столько к идеям, сколько к чувствам.

В голове у Билодо стало проясняться. Даже переписка Сеголен и Гранпре, когда они обменивались по почте хайку, приобрела совершенно иной смысл, особый смысл: это была рэнга , так называемые нанизанные строфы, — древняя традиция, восходящая к поэтическим турнирам при дворах средневековых императоров Японии.

Все это настолько взволновало Било-до, ему так захотелось рассказать кому-то о своих открытиях, что он поделился ими с Робером, прочитав несколько стихотворений Басё, Бусона и Иссы, считающихся классиками жанра, но хрупкое равновесие фуэко , переполнявшей человека незыблемой вечности, и рюко , мимолетной эфемерности, струящейся как песок сквозь пальцы, напрочь ускользнуло от внимания друга, который усмотрел в подобных изысках лишь замысловатую форму мысленной мастурбации. Нет, он не имел ничего против японской поэзии, наоборот, даже заявил, что любит комиксы манга, но при этом добавил, что больше все-таки ценит хентай, особенно его эротический вариант, и горячо рекомендовал это аниме Билодо, не забыв снабдить соответствующим примером. В поисках собеседника, более способного разделить его интеллектуальный энтузиазм, Било-до обратился к Тане. Сначала молодая официантка почти не проявила к этому интереса, потому что в «Маделино» как раз хлынул вал посетителей, но, когда он открыл перед ней взятую в библиотеке книгу под названием «Традиционные хайку XVII века», залюбовалась каллиграфически выведенными старинными японскими иероглифами и в глазах ее зажегся долгожданный огонек. Таня согласилась, что это очень красиво, очень загадочно и очень мистично. Билодо был с этим полностью согласен: соединяя в себе изобразительные идеограммы и фонетические слоги, японская графика способствовала чрезвычайной сжатости хайку, в которых порой удавалось выразить даже невыразимое.