Джон Ирвинг - В одном лице

— Это ты, Билли? — спросила Донна; бельма закрывали ее глаза, но слышала она хорошо. Наверняка она услышала и то, как я задержал дыхание. Конечно, ей сообщили, что я приду, и сестра недавно ее побрила; мужской запах крема для бритья или, может, геля после бритья был мне непривычен. Но когда я поцеловал ее, я почувствовал прикосновение щетины — чего ни разу не было, когда мы занимались любовью, — и на ее чисто выбритом лице все же был виден контур бороды. Донна принимала «Кумадин»; я заметил таблетки на прикроватном столике.

Меня впечатлило то, как хорошо работали сестры в Кейси-Хаусе; они делали все возможное для удобства Донны, в том числе (разумеется) давали ей обезболивающее. Джон объяснил мне тонкости сублингвального приема морфина в сравнении с раствором морфина и фентаниловым пластырем, но я слушал не очень внимательно. Джон также сообщил мне, что Дон использует особый крем, который вроде бы помогает снимать зуд, хотя этот крем также содержит «большое количество стероидов».

Короче говоря, я убедился, что в Кейси-Хаусе Донна в хороших и заботливых руках — несмотря на то, что она ослепла и умирала мужчиной . Пока я сидел у Донны, к ней пришли две ее торонтские подруги, две очень достоверных транссексуалки, явно намеренные прожить свою жизнь женщинами . Когда Донна познакомила нас, у меня возникло сильное ощущение, что она заранее предупредила их о моем визите; может, Донна даже попросила их зайти, когда я буду с ней. Возможно, Донна хотела показать мне, что нашла «свой народ» и была счастлива в Торонто.

Обе транссексуалки держались очень дружелюбно — одна из них флиртовала со мной, но явно напоказ.

— Ах, ты тот писатель — мы о тебе наслышаны! — сказала та, что была более разговорчива, но без намека на флирт.

— Ах да, бисексуал , точно? — подхватила та, которая заигрывала со мной. (Конечно, она просто притворялась. Весь флирт разыгрывался, чтобы позабавить Донну; Донна всегда любила флиртовать.)

— Ты с ней поосторожнее, Билли, — сказала мне Донна, и все трое рассмеялись. Вспоминая Аткинса, вспоминая Делакорта, вспоминая Ларри, не говоря уже о тех летчиках, что убили мисс Фрост, — могу сказать, что это был не самый тяжелый визит. В какой-то момент Донна даже сказала своей флиртующей подруге:

— Знаешь, Лорна, Билли никогда не жаловался на то, что у меня слишком большой член. Тебе он нравился, правда, Билли? — спросила меня Донна.

— Конечно, еще как, — сказал я, следя за собой, чтобы не сказать: «Конечно, еще как, Донна ».

— Да, но я от тебя слышала, что Билли актив , — сказала Лорна; вторая транссексуалка, по имени Лилли, рассмеялась. — Попробуй-ка быть пассивом , и увидишь, что с тобой делает большой член!

— Видишь, Билли? — спросила Донна. — Я же тебе говорю: будь с ней поосторожнее. Лорна уже ухитрилась сообщить тебе, что она пассив и что ей нравятся маленькие члены.

Три подруги снова рассмеялись — и мне пришлось рассмеяться вместе с ними. Уже прощаясь с Донной, я заметил, что никто из нас ни разу не назвал ее по имени — ни Донной, ни Доном. Транссексуалки ждали меня, пока я прощался с Джоном; ну и работа у него, подумал я.

Я проводил Лорну и Лилли до станции Шербурн; они сказали, что поедут домой на метро. По тому, как они сказали домой и как держались за руки, я сделал вывод, что они живут вместе. Когда я спросил их, где могу поймать такси, чтобы вернуться в отель, Лилли сказала:

— Хорошо, что ты упомянул, в каком отеле остановился, — обязательно расскажу Донне, что ты и Лорна попали в историю .

Лорна рассмеялась.

— А я могла бы рассказать Донне, что это ты и Лилли попали в историю, — сказала мне Лорна. — Донна обожает, когда я говорю: «Лилли никогда не встречала такого члена, который ей не понравился бы, ни большого, ни маленького», — это ее всегда смешит.

Лилли рассмеялась, и я присоединился к ней, но флирт был закончен. Все это был спектакль для Донны. Я расцеловал подруг Донны на прощание у станции метро, и их щеки были идеально гладкими и нежными, без следа щетины — совершенно ничего на ощупь, и никакой тени на их хорошеньких личиках. И до сих пор они обе время от времени снятся мне.

Прощаясь с ними, я думал о том, что сказала миссис Киттредж, когда они с Элейн путешествовали по Европе. (О настоящих словах миссис Киттредж, а не о той версии, которую Элейн рассказала мне сначала.)

— Не знаю, чего хочет ваш сын, — сказала Элейн матери Киттреджа. — Знаю только, что чего-то он постоянно хочет.

— Я скажу тебе, чего он хочет — даже сильнее, чем трахать нас, — сказала миссис Киттредж. — Он хочет быть одной из нас, Элейн. Он не хочет быть мальчиком или мужчиной; ему плевать, что ему наконец-то так хорошо удается им быть. Он вообще никогда не хотел быть мужчиной!

Но если Киттредж теперь был женщиной — если он стал тем, чем была Донна и две весьма «достоверные» подруги Донны — и если теперь Киттредж умирает от СПИДа, что, если врачам пришлось перестать давать ему эстрогены? У Киттреджа очень густо росла борода; прошло больше тридцати лет, но я все еще помнил, какая она густая. Так долго и так часто я представлял, как она царапает мне лицо.

Помните, что он сказал мне о транссексуалах? «Жаль, что я никогда не пробовал, — прошептал мне в ухо Киттредж. — Но есть у меня ощущение, что если подцепить одного, то и другие не заставят себя ждать». (Он говорил о трансвеститах, которых видел в Париже.) «Наверное, если бы я надумал, то попробовал бы в Париже, — сказал мне Киттредж. — Но ты , Нимфа, ты уже это сделал!»

Мы с Элейн видели комнату Киттреджа в общежитии академии, и мне больше всего запомнилась фотография Киттреджа и его матери, сделанная после матча. Мы с Элейн одновременно заметили, что кто-то вырезал голову миссис Киттредж и приклеил к телу ее сына. Получилась мать Киттреджа в борцовских лосинах и трико. А красивое лицо Киттреджа смотрело с привлекательного и изысканно одетого тела его матери.

Дело в том, что лицо Киттреджа отлично подходило к женскому телу и женской одежде. Элейн убедила меня, что сам Киттредж поменял лица на фотографии. Миссис Киттредж никак не могла это сделать. «У этой женщины нет ни воображения, ни чувства юмора», — сказала Элейн в своей авторитарной манере.

Я вернулся из Торонто, попрощавшись с Донной. Запах лаванды никогда не будет для меня прежним, и, думаю, вы поверите, что я нисколько не удивился, когда дядя Боб позвонил мне в дом на Ривер-стрит со свежим некрологом.

— Ты лишился очередного одноклассника, Билли, — не самого твоего любимого, если память меня не подводит, — сказал Ракетка. Как бы смутно ни было мое воспоминание о том, когда именно я узнал о Донне, я в точности помню день, когда дядя Боб позвонил мне с новостями о Киттредже.