Джон Ирвинг - В одном лице

Но неожиданно заговорила моя мама.

— Просто мальчишкам нравится сквернословить. Мальчишки всегда говорят непристойности — они так мыслят , — с горечью сказала мама.

— Но изначально это что-то значило , Мэри, — настаивал мистер Хедли. — Это выражение определенно возникло не просто так , — сказал учитель истории.

Неторопливо расписывая доктору Харлоу подробности моего сексуального опыта с мисс Фрост, я с большим удовольствием вспомнил рассуждения мистера Хедли о том, что на самом деле означает «лысый совоеб». Доктор Харлоу, несомненно, был одним из них, и в своем обстоятельном рассказе об интеркруральном сексе я, признаюсь, позаимствовал несколько прекрасных выражений у Джеймса Болдуина.

— Проникновения не было , — сказал я доктору Харлоу, когда добрался до этого момента. — Поэтому никакого «дурного запаха любви», но мне так хотелось , чтобы он был.

— «Дурной запах любви»! — повторил доктор Харлоу; я видел, что он и это записал, и неожиданно ему как-то поплохело.

— Может, лучшего оргазма у меня в жизни и не будет, — сказал я доктору. — Но я все равно хочу проделать все — понимаете, все то, от чего меня защищала мисс Фрост. Благодаря ей я хочу проделать все эти вещи — просто-таки жду – не дождусь!

— Все эти гомосексуальные вещи, Билл? — спросил меня доктор Харлоу. Сквозь его тусклые редеющие волосы я увидел капельки пота у него на лысине.

— Да, разумеется , гомосексуальные — но и другие тоже, и с мужчинами, и с женщинами! — сообщил я с энтузиазмом.

— С теми и с другими , Билл? — переспросил доктор Харлоу.

— А почему бы нет? — спросил я этого лысого совоеба. — Мисс Фрост привлекала меня, когда я считал ее женщиной. Когда я понял, что она мужчина, она не стала привлекать меня меньше.

— Есть ли другие люди — обоих полов, в этой школе или в городе, кто привлекает тебя, Билл? — спросил доктор Харлоу.

— Конечно, почему бы нет? — снова спросил я. Доктор Харлоу перестал писать; вероятно, он почувствовал, что работы еще непочатый край.

— Среди них есть ученики, Билл? — уточнил лысый совоеб.

— Конечно, — сказал я. Ради драматического эффекта я прикрыл глаза, но эффект оказался сильнее, чем я ожидал. Неожиданно я представил себя в могучих объятиях Киттреджа; он держал меня в борцовском захвате, но, конечно, захват в моих мечтах был лишь предлогом.

— А жены преподавателей? — поинтересовался доктор Харлоу без особого энтузиазма.

Мне довольно было вспомнить невзрачное лицо Марты Хедли, которое я снова и снова приставлял к телам моделей в тренировочных лифчиках из каталогов моей матери.

— Почему бы нет? — спросил я в третий раз. — По крайней мере одна жена преподавателя, — уточнил я.

— Только одна ? — осведомился доктор Харлоу, но я видел, что лысому совоебу очень хочется спросить, какая именно.

В это мгновение меня осенило, как бы ответил на этот наводящий вопрос Киттредж. Прежде всего я напустил на себя скучающий вид — как будто мог бы рассказать гораздо больше, но просто не хотел утруждать себя.

Моя актерская карьера была на исходе. (В то время, сидя в офисе доктора Харлоу, я еще не знал этого, но мне оставалось сыграть всего одну, очень маленькую роль.) Однако мне удалось исполнить лучшую свою имитацию жеста Киттреджа в сочетании с уклончивым мычанием дедушки Гарри.

— Э-э, ну… — начал я и замолчал. Вместо продолжения я выдал безразличное пожатие плечами — то самое, которое унаследовал от матери Киттредж, то самое, которому научилась у миссис Киттредж Элейн.

— Все понятно, Билл, — сказал доктор Харлоу.

— Сомневаюсь, что вам все понятно, — сказал я ему. Старый гомоненавистник на секунду замер от удивления.

— Ты сомневаешься, что мне все понятно! — возмущенно закричал доктор. Он яростно строчил в своем блокноте.

— Поверьте мне, доктор Харлоу, — сказал я, вспомнив слова мисс Фрост. — Если начинаешь повторять чужие слова, отвыкнуть потом будет нелегко.

Так и закончилась моя встреча с доктором Харлоу, который отправил маме и Ричарду Эбботту короткую записку, где было сказано, что у меня «мало шансов на реабилитацию»; доктор Харлоу не стал объяснять свою оценку, сообщив только, что, по его профессиональному мнению, мои сексуальные проблемы заключаются «скорее в отношении, нежели в активных действиях».

На это я сказал маме, что, по моему профессиональному мнению, беседа с доктором Харлоу прошла крайне успешно.

Бедный Ричард Эбботт, который всегда хотел как лучше, попытался дружески побеседовать со мной наедине.

— Как думаешь, что имел в виду доктор Харлоу под твоим отношением ? — спросил меня милый Ричард.

— Э-э, ну… — сказал я Ричарду, замолчав ровно настолько, чтобы выразительно пожать плечами. — Полагаю, в его основе лежит явное отсутствие раскаяния.

— Явное отсутствие раскаяния, — повторил Ричард.

— Поверь мне, Ричард, — начал я, уверенный, что совершенно точно воспроизвел властную интонацию мисс Фрост. — Если начинаешь повторять чужие слова, отвыкнуть потом будет нелегко.

Я увиделся с мисс Фрост еще дважды; оба раза она застала меня врасплох — я не ожидал встречи с ней.

Последовательность событий, окончившаяся моим выпуском из Фейворит-Ривер и отбытием из Ферст-Систер, штат Вермонт, разворачивалась стремительно.

Премьера «Короля Лира» состоялась перед каникулами в честь Дня благодарения. На короткое время, не больше недели-двух, Ричард присоединился к маминому бойкоту против меня; конечно, я задел чувства Ричарда, проигнорировав осеннюю постановку. Я не сомневался, что дедушка Гарри в роли Гонерильи не разочаровал бы меня — в отличие от Киттреджа в двойной роли Эдгара и Бедного Тома.

Другой «бедный Том» — то есть Аткинс — рассказал мне, что Киттредж вытянул обе роли с безразличием, сошедшим за благородство, а дедушка Гарри вволю развернулся в роли старшей и откровенно дрянной дочери Лира.

— А как Делакорт? — спросил я Аткинса.

— От Делакорта у меня мурашки по спине, — ответил Аткинс.

— Я спрашиваю, как он сыграл шута, Том.

— Не так уж плохо, — признал Аткинс. — Только не знаю, почему он все время выглядит так, будто ему нужно сплюнуть!

— Потому что ему нужно сплюнуть, Том, — сообщил я Аткинсу.

Вскоре после Дня благодарения — а значит, тренировки по зимним видам спорта уже начались, — я столкнулся с Делакортом, спешившим на борьбу. Его щеку украшала сочащаяся ссадина, а нижняя губа была глубоко рассечена; в руке он, как обычно, держал бумажный стаканчик. (Я обратил внимание, что стаканчик всего один — оставалось лишь надеяться, что это был не многофункциональный стаканчик, то есть он не служил сразу для полоскания и сплевывания.)