Александр Бушковский - Праздник лишних орлов [сборник]

– Интернатские вообще оборзели. Чё, молчать будем? Как они хотят?

– А чё делать?

– Пошли к интернату, пусть один на один выходят.

– Да их, знаешь сколько вывалит? Нам пятерым не отмахаться.

– Ладно, я Лягуху знаю, он там у них старший. Вроде нормальный пацан, – авторитетно заявил Серега. – Ну, идете?

По мере приближения к интернату Саню все сильнее начинал мучить страх. В животе перекатывался жгучий холодный шар, голову обдавало жаркими волнами, отчего кожа под волосами жестоко чесалась. Саня втихаря оглядывался на хмурые лица пацанов. Всем было не до шуток, только Серега казался спокойным. Вовка шел, выпятив челюсть и засунув руки в карманы школьных брюк. Андрюха, Лелик и Кабан сосредоточенно размахивали при ходьбе руками.

Их как будто ждали. На крыльце интерната курил длинный чернявый губошлеп Лягуха, а вокруг толпились противники. От ужаса Саня чуть не остановился и только истерическим усилием воли заставил себя идти дальше.

– Слышь, Олег, – обратился к Лягухе Серега, – давай по-честному. Пусть дерутся один на один.

– А чё, я не против. Чё этот дрищ Бобу сделает?

Не надо обращать внимания, думал Саня, хотя в ушах звенело и ноги противно подгибались от слабости.

Они с Бобом отошли в сторонку, к дощатому сараю, а остальные обступили их и создали круг. Боб хоть и был меньше ростом, зато наголо острижен и самоуверенно улыбался, шлепая маленьким грязным кулаком о ладонь.

– Давай! – сказал Лягуха и, повернувшись ко всем, добавил: – Не мешать им.

Едва Саня сжал кулаки, Боб подскочил, дважды ударил его под оба глаза и отпрыгнул назад. Зубы его были оскалены.

– Давай-давай, Боб! Сделай его! – зашумели радостно интернатские.

«И все? Вообще не больно!» – мелькнула в голове у Сани молния, и ледяной шар в животе моментально растаял. Лицо горело, но душу охватило странное, полное спокойствие. Саня словно увидел себя и драку со стороны. Боб снова скакнул вперед, одновременно пытаясь ногой пнуть его в пах, но Саня увернулся, не отступая, отбил кулак левой ладонью и выбросил вперед правую, едва успев сжать пальцы. «Через руку» – отец показывал. Под костяшками пальцев что-то хрупнуло. Голова Боба дернулась назад, словно ударилась затылком о лопатки, и он вяло осел на вытоптанную траву, сложившись в суставах. Ноги его неестественно выпрямились, и он вытянулся во весь свой небольшой рост. Запрокинутое лицо побледнело, из носа потекла быстрая темная струйка. «Горячая, наверное», – ошалело подумал Саня, опустил кулаки и шагнул к Бобу.

– Ногами не бить! – громко сказал Лягуха и заслонил Боба рукой.

Тот, не открывая глаз, медленно, как во сне, размазывал кровь ладонями по лицу.

– Кто еще хочет? – спросил Серега в наступившей тишине.

Из кучки интернатских выступил крепкий чубатый Прокоп и снял школьную куртку с отогнутыми по моде рукавами. Вовка двинулся ему навстречу.

– Стой, Вовка! – вдруг сказал Кабан и тоже снял куртку. – Погоди, он из моего класса.

Кабан чуть наклонился вперед, как борец, и поднял ладони со скрюченными пальцами. Несколько неудачных замахов, неточных ударов руками и ногами, и они, обнявшись, свалились на землю, причем Кабан оказался сверху. Не обращая внимания на судорожные удары по затылку и ушам, он резким рывком сел Прокопу на грудь и начал молотить кулаками по его хрипящему рту и выпученным глазам. Прокоп попытался увернуться и оторвать голову от земли, но ему это не удалось, и он перестал сопротивляться.

– Еще?! – прохрипел Кабан, дико озираясь, но Серега уже оттащил его, схватив за подмышки.

В уголках рта Кабана засохла пена. Никто больше не вышел. У Лягухи с Серегой равнодушные лица. Боб и Прокоп, сидя, утирались и сплевывали в траву розовую тягучую слюну.

– Пацаны, айда на «бомбу», на турнике повисим у Андрюхи! – предложил Вовка, и они пошли вместе, не оглядываясь, медленно и вразвалочку.

Победа – это чувство, ни с чем не сравнимое. От него кружится голова, проходит боль и мурашки по всему телу. От него воздух становится сладким и прохладным, как грушевый лимонад «Дюшес», а побежденные перестают быть врагами.

– Нормально ты его… с одной колотухи, – смущенно похвалил брата Вовка.

– Да чё я-то, Кабан молодец, – счастливо хмурился Саня. – Ну и ухо у тебя, Кабан, как пионерский галстук!

– У тебя у самого завтра рожа будет, как у дедушкиного «запорожца».

– А, фигня, я даже не почувствовал. Только под левым глазом гудит.

– И у меня маленько в ухе звенит, и все. А ему всю рожу расквасил. Он сначала хотел мне рожу расцарапать, так я его за палец укусил. А Боб вообще отрубился.

– Эх, жаль, что больше никто не вышел, – тяжело вздохнул Вовка. – Пускай теперь не думают, что мы их ссым. – Он сплюнул на асфальт и добавил, щурясь на солнце: – Или что, будем, как они, толпой на одного? Мы не такие.

– Вы особо-то не расслабляйтесь, – попытался предостеречь Серега. – Я их знаю, они могут и по одному подловить.

Но пацаны только радостно и нагло улыбались.

Возбуждение и дрожь победы скоро пройдут, но останется что-то гораздо большее, что-то необъяснимое, когда знаешь – эти обычные пацаны, твои друзья, теперь всегда будут рядом с тобой и никогда, никогда уже не подведут, не сдадут назад, пусть даже их будет меньше и будет им страшно и тяжело. И уже не боишься огромных слов «всегда» и «никогда», а новое пока чувство прикрытой в схватке спины делает неуязвимым, спокойным и гордым.

Поселок делится на две части. Одна, где живут братья, почему-то называется «Пионер», а другая еще более странно – «Тот поселок». И тоже неизвестно почему. Просто так есть. Никто не задумывается. Между пионерскими пацанами и пацанами из того поселка идет постоянная война с переменным успехом. На «Пионере» школа, клуб с танцами, ГЭС – гордость поселка, учительский дом с благоустроенными квартирами, даже общественная баня. А в «Том поселке» только биржа (так называют нижний склад лесозаготовок), «дорожный» (ремстройучасток) и винный магазин. Может быть, ребята из «Того поселка» считали «пионерских» учительскими и начальничьими сынками и потому презирали. Но «пионерские» этим не озадачивались. Особой разницы в уровне жизни в то время не было, а тем более в рабочем поселке. Причина вражды была скорее в другом. Мальчишки однажды становятся мужчинами или думают, что уже стали ими, и это делает их захватчиками и врагами. Они враждуют не только с окружающим миром, но и сами с собой. Поэтому пацаны жгут муравейники, убивают из рогаток птиц, взрывают в кострах флаконы из-под бытовой химии, режут ножами и стеклами пальцы и курят. Пацаны состязаются в смелости, силе и жестокости. Они лазят по деревьям и стройкам, прогуливают уроки, подтягиваются «кто больше» на турнике, ругаются матом и украшают велосипеды катафотами. Они завидуют не тому, кто лучше учится, а тому, у кого мопед быстрее всех ездит. Они уважают не учителя труда, а тренера секции самбо. Они боятся не жалоб завуча родителям и даже не строгой женщины в форме капитана из детской комнаты милиции, а презрительного смеха ровесников и невнимания сверстниц.