Александр Бушковский - Праздник лишних орлов [сборник]

– Завтра-то куда поедем, Георгич?

– Завтра?.. А куда хочешь. Есть недалеко одна речка, можно кумжи половить, если интересуешься.

Я кивнул:

– Можно и кумжи.

– Завтра видно будет, – сказал он и замолк. Решил, видно, что не очень хочется мне слышать об этом случае с туристкой.

– Видел пароходик у причала? – немного погодя спросил Георгич. – Маленький такой? Это мой. Там внизу каюта, камбуз, газовая плита. Переночуешь там, а утром, как проснешься, позвони. Тут на горушке связь есть. Поедем куда-нибудь еще, если захочешь и если погода позволит. Ключ над дверью, за наличником.

Едва мы ступили на причал, пошел дождь. Редкий и крупный вначале, он вскоре помельчал и зачастил. Георгич попрощался со мной и уехал. Я натянул капюшон и пошел искать магазин. Мне захотелось выпить, а с собой я ничего не привез, чтобы не соблазняться. Ни души в деревне. Спросить не у кого. Я постоял немного на грязной дороге, посмотрел на свет в редких окошках, послушал лай почуявших меня собак. Потом вернулся на причал, открыл замок на пароходике и спустился в каюту. Лег и попытался уснуть.

Дождь шел всю ночь и утром не закончился. Проснувшись, я вспомнил, что вот так же в детстве, дождливым утром, почему-то хотелось быстрее добежать до школы, сесть за последнюю парту в ярко освещенном желтым светом классе, достать из портфеля постороннюю книжку и читать. Не обращая ни на кого внимания, а только делая присутствующее лицо. Хорошо, если урок неважный. Хотя он редко таким бывает. А еще лучше, когда учитель опаздывает. И «Остров сокровищ»! Остров сокровищ!

Под капюшоном я вышел с причала на дорогу, достал телефон, но связи не было. «Пойду посмотрю, какой сегодня вид с холма». Справа, за покосившимся забором, я разглядел старое, поросшее иван-чаем пожарище. Из высокой травы торчали печная труба и несколько черных бревен. Ближе к берегу уцелели маленькая баня и летняя кухня, сколоченная из горбыля. Дверь кухни приоткрылась, из нее вышел вчерашний страждущий. Он все так же плохо выглядел и двигался медленно, с усилием преодолевая свое тяжелое самочувствие. Мы одновременно остановились и посмотрели друг на друга. Не знаю почему, но я спросил:

– Можно войти?

Он не удивился:

– Проходите.

Я вошел. Дощатый сарай служил теперь – по-видимому, после пожара – домом для этого человека. Человек тоже изменил свои планы, вошел обратно и молча стоял рядом.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Андрей, – ответил он.

– Пойдешь за пивом?

Он молча кивнул. Я дал ему две мелкие купюры. Он ушел, а я огляделся. Общего впечатления сразу не передать. Маленький сарай с дощатым полом и стенами, обшитыми листами фанеры. Слабый запах тухлой рыбы и пыли. На стенах приколотые кнопками фотографии актрис, вырезанные из старых журналов, и темная поношенная одежда на вбитых гвоздях. Всего одно окно, выходящее на реку. В нем одинарная рама с пыльными стеклами. На полу пустые бутылки, почти все – лежа, гильзами на поле боя. Особенно много их под железной кроватью. Она стоит в углу, закиданная разным тряпьем. Посреди кухни – маленькая печь. Сложенная из кирпича, растрескавшаяся и закопченная. Ее не зажигали с весны. Потолок над ней черный. По углам пыльная паутина. В противоположном кровати углу – тумбочка, на ней ничего нет. Рядом грязное белое блюдце, в нем – мелкие рыбьи головы. В углу справа от входа стоит продавленное кресло с ободранными подлокотниками. Я сел в него. Оно повернуто к печке, и из него не видно окна.

В дверную щель забежал дымчатый котенок и, царапая когтями, полез вверх по спинке кресла. Залез мне на плечо и замурчал. Я осторожно снял его с плеча и посадил себе на колени. Он был теплый, мокрый и странно чистый для этой кухни. Я погладил его, он осторожно вцепился в мою руку когтями, затем, прижав уши и зажмурив глаза, завалился на спину и стал несильно кусать палец, которым я хотел почесать его между ушей. Скоро он потерял ко мне интерес, спрыгнул и подошел к блюдцу. Понюхал рыбьи головки, оглянулся на меня и мяукнул.

– У меня ничего нет, – растерянно сказал ему я и развел руками. Я же всегда по-спартански – ни себе, ни другим.

Котенок смотрел на меня, выгнув хвост знаком вопроса. Я понял, что занимаю кресло его хозяина, встал, сделал шаг в сторону и глянул в окно. Виден был кусок речного берега с баней и почти неподвижная под дождем осина.

Дверь открылась, и появился Андрей. Волосы его намокли, по лицу текли дождевые капли, но он не обращал на это внимания. Даже не утерся рукавом. Он принес бутылку пива и маленький пакет, свернутый из газеты. Развернув его, он вынул две рыбешки и кинул их в блюдце, а пакет положил на тумбочку. Потом сел в кресло, открыл пробку и протянул бутылку мне. Я отрицательно мотнул головой. Он сделал глоток из горлышка и поставил ее на пол. Откинулся на спинку кресла и выдохнул. Я стоял и делал вид, что рассматриваю журнальные вырезки на стенах. Взглянув на него краем глаза, я увидел, что он смотрит на грызущего рыбу котенка. Лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным, то есть было абсолютно непонятно, о чем он думает.

– Симпатичный, – похвалил я, не зная, как начать разговор.

– Сразу много нельзя давать: обожрется. Съест, сколько ни дай. – Голос у него был тихий и почти без интонаций.

– Как кота зовут? – спросил я.

Он молчал и только мигал отекшими глазами.

– Да никак, – ответил наконец. – Просто кот.

– А откуда он у тебя?

Снова долгая пауза. Словно мы разговариваем по телефону и между нами полземли. Видно, я заставляю его напрягаться и думать.

– Прибежал откуда-то.

– А рыба откуда?

– Баба в магазине рыбой торгует, мелочи мне дала.

Теперь я взял паузу. Без спросу закурил. Протянул ему пачку.

– Не, не хочу. – Он мотнул головой, отхлебнул из бутылки и снова тяжело вздохнул.

Пиво, конечно, слабое лекарство. Но немного помочь должно. Я ждал, когда ему станет легче.

– Слушай, Андрей, давно ты вот так живешь?

Он, по-видимому, не понял, что значит «давно» или «вот так». Не отвечал.

– Ну, вот тут, в кухне. Это ведь летняя кухня, да?

Теперь он кивнул и сказал:

– Года два… Как дом сгорел. В нем мой брат жил с семьей. После пожара он к теще переехал, с женой. С детьми. А я тут остался. У них там негде.

– Как же ты зимой? Холодно же.

– Печку топлю. Снегу навалит до самого окна, не так дует. А окно пленкой забью – теплее.

– Не видно же ничего!

– Почему не видно? Свет проникает…

Ему полегчало от пива, и он немного разговорился, приглядываясь ко мне.

– А топишь чем? Дров не видать.

– Щас не топлю. Лето. И так тепло, – объяснял он, – а зимой отходы таскаю. С лесопилки.

Подходящее слово – отходы.

– А живешь на что? Не работаешь ведь, наверное?