Томислав Османли - Двадцать первый: Книга фантазмов

— Можно было бы, только боюсь, что придется остаться в сказке про Белоснежку и семь гномов. Не помню, говорила ли я тебе раньше: я тоже жду, что придет принц и разбудит меня поцелуем.

— Тут никогда не угадаешь, дорогая, — сказала ей Роуз, — может быть, как раз он ждет тебя там и нужен твой поцелуй, чтобы он превратился из мерзкой жабы в человека с нормальным членом.

— Ты перепутала все сказки, Роуз, но ход твоих мыслей мне нравится. Особенно последней.

— Так говорит и мой психиатр. Говорит: твое лесбиянство не автохтонно, оно является результатом стечения жизненных обстоятельств. Как будто я перепутала сказки.

— Роуз, почему бы тебе не пригласить твою партнершу? — спросила Памела. — Как там ее звали…

— Фиона.

— Да, Фиону, — сказала Пэм.

— Мы больше не вместе, — пояснила Роуз после некоторой паузы, а потом уточнила: — Дочка ее не выносит.

— А меня вынесет? — пошутила Памела.

— Наверняка. Я не позволю, чтобы у нее перепутались сказки, как случилось со мной, ну а ты — гетеро. Говори сразу, поедешь с нами?

— Поеду? Да я полечу, Роуз. Диснейленд — это то, что нужно и мне, черт побери!

— О’кей, дорогая. Я очень рада, что снова тебя увижу.

— Если ты думаешь, что это большая удача… — Пэм засмеялась.

— Пока, Памела, я так хочу, чтобы ты познакомилась с малышкой Ребеккой!

— Пока, дорогая. Увидимся в аэропорте.

Гордан Коев считал себя кибернетическим реалистом. В отличие от своих родителей, которые были ностальгическими идеалистами. Это означало, что они всё время говорили о прошлом, которое для Деяна, отца Гордана, закончилось не крушением социалистической системы в конце восьмидесятых годов двадцатого века, а где-то в начале девяностых, когда развалился металлургический комбинат, где он работал инженером-механиком и вместе с сотнями своих коллег оказался на улице. Тогда он стал ездить на автобусе в соседние районы, возил туда сделанные кустарным способом кремы и лекарства, главным образом, таблетки, которые, по понятным причинам, были без картонных коробочек — просто полоски из фольги, скрепленные резинкой, и продавал их на рынках. Там, кроме овощей и фруктов, которые крестьяне и перекупщики привозили в город, прямо на прилавках продавались и одежда — подделки под известные мировые марки, контрабандные сигареты и всякая мелочевка, косметика фальсифицированных брендов, бытовая техника, видеокассеты и электроника сомнительного происхождения. Потом, с согласия домоуправления, Деян Коев за небольшие деньги арендовал неказистое помещение в Аэродроме, на первом этаже их дома, в котором он устроил бакалейную лавочку. Зарабатываемых денег едва хватало на уплату аренды и скромное житье. Но благодаря крошечному магазинчику в семью всё же вернулся хрупкий мир.

Постоянные разговоры родителей о прошлой жизни Гордану были просто противны, их идеалы он считал смешными и наивными. Ему виделось, что жизнь устроена прагматично — определяющими в ней являются потребности и их удовлетворение, инпут и аутпут, предложение и спрос, а еще — инвестиции в собственное будущее. О будущем других людей и страны в целом Гордан вообще старался не думать. По его выражению, такие размышления только бы «перегружали кибернетическую программу и тормозили ее работу».

Но эта система ценностей имела изъян. В ней не было места для Майи, которая — Гордан чувствовал это какими-то непонятными сенсорами — не могла быть сведена к бинарной логике потребности и удовлетворения, а подчинялась иным законам…

Роуз Коэн жила с дочерью на самом краю одного из пригородов Бостона. После внезапной смерти Джоша Коэна, своего мужа, которому Роуз родила дочь и с которым она вела пристойную и примерную семейную жизнь праведных евреев. Они не являлись активными членами еврейской общины, но соблюдали шаббат в упрощенном варианте и праздновали Песах и Суккот. Когда у Роз прошел первый шок после смерти Джоша, у нее возникли вопросы: за что она наказана, почему у нее отняли человека, который так много для нее значил и которого она любила всем сердцем…

— Ты меня любишь? — спросил Гордан, у которого от поцелуя Майи по всему телу побежали мурашки.

— Да ладно тебе! — сказала ему Майя и повела его вниз по лестнице к подвалу. Глядя в его темно-карие глаза, она влекла его за руку, спускаясь ступенька за ступенькой, до тех пор, пока не почувствовала за спиной решетчатую дверь.

«Ну, хорошо, сынок, — неожиданно раздался в голове Гордана голос матери, — а что вы с Майей делаете? Планируете ли что-то на будущее?»

Майя гладила его по щеке в тот момент, когда он сказал ей, что окончательно решил уехать.

— И куда? — произнесла она, не принимая слова Гордана всерьез. — Зачем?

— Чтобы найти счастье. Поедешь со мной? — спросил Гордан.

— Ага, — сказала она и поцеловала его в шею. При этом Майя почувствовала, как напряжены его жилы.

— Я не шучу, — сказал ей Гордан. — Здесь нет шансов. Здесь пахнет распадом.

— Пахнет рассолом, дурачок. Из подвала, — прошептала она, прижалась к нему еще сильнее и закрыла глаза…

— Ты вообще меня слышишь? — тихо спросил ее Гордан. — Завтра меня здесь не будет.

— Меня нет сейчас, — горячим шепотом проговорила Майя.

Месяц спустя Гордан провожал Майю до дома. Когда они остановились у ее подъезда, парень неуверенно спросил:

— Значит, уезжаешь…

— Мы оба уезжаем, — сказала Майя, чувствуя его растерянность и пытаясь как-то сгладить ситуацию. — Только отправляемся в разные места…

Гордан не отреагировал. Он молчал, уперев взгляд в землю. Потом, превозмогая себя, посмотрел на нее.

— Я не думал, что так случится, — произнес Гордан, но Майя ничего ему не ответила, только поцеловала. Она не хотела отягощать миг прощания излишней сентиментальностью. «Ты сам, дурачок, сделал такой выбор», — сказала про себя Майя и потом, когда она вспоминала этот момент, ей было жаль, что она не произнесла этого вслух. Если бы Гордан не решил уехать, хотя он представлял себе, что они уедут вместе и в одно и то же место, она бы никогда не согласилась отправиться на стажировку в Америку.

— Увидимся на защите твоей докторской диссертации, магистр Кавай, — прошептал Гордан.

— Думаешь? — кокетливо переспросила она.

Он молчал и, не шелохнувшись, смотрел ей прямо в глаза. В его взгляде читались смешанные чувства, страх из-за сдержанности, которую проявляла Майя, и растерянность перед разлукой, которая никак не входила в его планы.

— Почему бы и нет, — мягко сказал он.

— Потому что возвращение на место преступления, как мы знаем из детективного кино, — это ошибка, — сказала Майя мстительно, чувствуя комок в горле; но не скажи она этого, она бы просто расплакалась. Ей на глаза наворачивались слезы.