Томислав Османли - Двадцать первый: Книга фантазмов

— Нет, на самом деле, бэйби, — сказал Гордан, проглотив ее сарказм, — я никогда не говорил тебе, но я…

— Ну, тогда, милый, договорились, — она с усилием улыбнулась, иронично обратив все в шутку, тем самым не дав ситуации окончательно превратиться в сентиментальную. — А ты что думал, так легко от меня отделаться?

— Я приеду в аэропорт тебя проводить.

— Не надо, — сказала Майя. — Расставание — неприятное дело. Мне хватит там и отца.

— Я прилечу к тебе в Нью-Йорк. Потом мы вместе уедем далеко-далеко…

— Далеко-далеко — это куда? Если подальше оттуда, то это значит сюда, назад.

— О, есть места и еще дальше. Знаешь, где?

— Нет, скажи.

Он что-то прошептал ей на ухо.

— Где-где? — не расслышала Майя.

— Узнаешь. Пиши мне на почту. И купи камеру. Там они дешевые. Будем общаться в MSN мессенджере и в чате, будто мы рядом. Я тебя научил, как.

— Будем любить друг друга по интернету? — сказала девушка с сарказмом, скорее, для того, чтобы прогнать вновь нахлынувшие на нее чувства.

— Там мы просто будем встречаться, — сказал Гордан, глядя в ее синие глаза. — Я очень тебя люблю.

В аэропорт Майя приехала задолго до вылета, чтобы только избавиться от тягостного молчания, которое царило дома. Отец — как бы ненароком — поглядывал на нее, а когда их взгляды встречались, смущенно улыбался.

Майю не оставляли воспоминания о матери — она виделась ей сидящей, как всегда, в своем заплатанном фартуке за кухонным столом. Пока варился обед в тесной кухоньке, соединенной с маленькой столовой, она читала какую-нибудь книгу, надев отцовские очки, все время сползавшие у нее на середину носа…

Ее решение поехать на стажировку отец принял одобрительно. Майя приписала это его погруженности в себя. Его задумчивость становилась все более заметной. Кавай встал, открыл папки, в которых хранились его прежние научные труды, и из одной из них достал сбереженные доллары. Отдал их дочери.

— На первое время хватит? — спросил Климент Майю. — Если нет, я знаю, у кого занять. Ты скажи, не стесняйся…

— Хватит, папа, спасибо, — проговорила Майя, едва взглянув на десяток банкнот по сто долларов. — Я приготовила тебе еду, в морозильнике, две-три недели, думаю, протянешь… Программы — как что стирать — написала тебе, листочек лежит на машине. Справишься сам? А, профессор?

— Конечно! — беззаботно ответил он. — Ты только регулярно давай о себе знать!

— А если не смогу?

— Ну, я найду тебя по интернету, — улыбнулся отец.

— Да ты не умеешь работать в интернете! — засмеялась и Майя.

— Большое дело! Научусь! — оптимистично заметил Кавай. — Во сколько поедем в аэропорт?

— Думаю, тебе не надо ехать. Я же должна еще пройти контроль — теперь стало гораздо строже из-за войны. Так что, с учетом всего этого, тебе не стоит ехать, — сказала Майя и посмотрела на отца, который молча устремил на нее взгляд, какой бывает у ребенка, когда он пытается скрыть, что его желание угадали.

— Думаешь? — спросил профессор Кавай.

— Уверена.

Так Майя уменьшила тяжесть ожидания, сославшись на новые обстоятельства и в связи с ними более тщательные проверки авиапассажиров, и, едва дождавшись часа расставания, уехала в аэропорт.

Войдя в здание аэропорта, она быстро сдала багаж и поняла, что до вылета еще много времени. Майя остановилась у киоска и по привычке протянула руку к газетам. Но подумав, что совсем скоро вместо этих тонких газетенок с недобрыми вестями она будет листать всю мировую прессу, Майя отдернула руку… В самолете она постарается уснуть.

Когда тем ранним вечером Майя покинула родной дом — с комком в горле, но и с некоторой странной легкостью в груди, профессор Кавай почувствовал, что ему на глаза наворачиваются слезы. Он бросил взгляд в сторону кухни и увидел там сидевшую с раскрытой книгу жену, которая показалась ему печальной.

— Ну, что я мог сделать, Анастасия, — мягко заметил профессор. — Молодые, не слушаются…

Анастасия неуверенно повернула голову так, что профессор не понял, согласна ли она с ним или укоряет его, что он так легко отпустил ребенка. Нежно глядя на жену, Кавай подумал про себя: ей-то легко, а вот что делать ему, да и всем остальным, кто еще жив… Потом он посмотрел в окно и подумал, что, может, все же нужно было уговорить дочку остаться, потерпеть еще некоторое время, а ему — поговорить, наконец, решительно с этим возомнившим о себе Костовым и открыть ей путь в науку… Кавай приуныл. Но вдруг на его лице появилась слабая улыбка.

— Как уехала, так и вернется! — эта мысль, словно лампада, осветила ему душу, и он глазами поискал жену на ее привычном месте — в торце стола с открытой книгой в руках. Но Анастасии там уже не было.

Профессор Кавай посмотрел на себя в зеркало сквозь пелену навернувшихся на глаза слез, увидел свое замутненное отражение с полуулыбкой на лице и, шаркая ногами, побрел в комнату с телевизором, уселся в свое любимое кресло, чтобы посмотреть «Новости».

Профессор положил себе на колени толстый ежегодник, полученный в подарок от представителя какой-то торговый фирмы — с картой Европы и с календарем шестилетней давности. В нем он записывал свои мысли, а также, чтобы не пропустить, время начала программ новостей и передач, которые казались ему хоть в какой-то мере обнадеживающими в смысле будущего позитивного развития событий в стране и мире. И так, сидя в кресле с блокнотом, в тот день, хотя было еще довольно рано, профессор Кавай задремал.

После того как Майя уехала, время для Гордана потекло, как песок в песочных часах с широким горлышком, которые не он, а, по большей части, его родители заботливо переворачивали то туда, то обратно, чтобы замедлить ход времени. Напрасно. Матери Гордан сказал, что до конца недели уедет на поезде в Австрию и что там, в Вене или Зальцбурге, где находились две фирмы, с которыми он через интернет наладил контакт и которые выразили готовность взять его на работу по договору, останется «на сколько будет нужно», а когда дома станет безопасно, вернется. Гордан Коев прекрасно понимал, что понятие «дома безопасно» является абсолютно неинформативным и, внесенное в программный алгоритм в качестве вводной, даст неопределенные результаты и целый ряд ошибок и отклонений. Но это было именно тем, что сейчас более всего требовалось его родителям. Бесконечная программа, не ведущая к истине, а только дающая надежду.

Гордан сложил в пластмассовый чемодан шесть маек, пять рубашек, три пары джинсов, дюжину трусов, старый паспорт с двумя новыми визами, дневник, который вел с детства, игровую приставку и пособие по программированию для решения сложных задач. Ему пришло в голову, что с этого момента придется круглосуточно носить часы. Он пошел в родительскую спальню, открыл шкаф и достал из шкатулки, в которой хранились семейные драгоценности, дорогие наручные часы с автоподзаводом, показывающие время в разных часовых поясах и высоту над уровнем моря, которые отец заказал для Гордана за границей как подарок по случаю окончания им института. Парень заметил, что часы остановились и показывают какое-то непонятное время — стрелки застыли одна над другой. Счастливая примета. Он подвигал рукой и увидел, как секундная стрелка побежала по циферблату. «Ну, вот, — сказал про себя Гордан, — и по часам видно: убежало мое „счастье“. С этого момента мне придется самому подгонять время — работой. А без работы время для меня совсем остановится».